Московская филармония отмечает 90 лет. Ее история - это хроника мирового исполнительского искусства: Рихтер, Гилельс, Ойстрах, Ростропович, Коган, Гутман и другие.
Публика ее существует уже в четвертом-пятом поколении. Это главный "бастион", охраняющий традицию академической музыки в стране. С 2003 года Московскую филармонию возглавляет композитор, профессор Московской консерватории Александр Чайковский. В дни юбилея он дал интервью "Российской газете".
Недавно такую же дату - 90 лет - отметил знаменитый Зальцбургский фестиваль, продемонстрировав впечатляющую творческую амплитуду, финансовые успехи и надежный тыл спонсоров. Что может предъявить на собственном юбилее филармония?
Александр Чайковский: Мы смогли выстоять в провальный период 1990-х и начала 2000-х годов, когда публика перестала ходить в концертные залы. А сейчас по цифрам видно, что у людей вернулся интерес к классической музыке: поднялись сборы с концертов, продажи билетов, абонементов. Конечно, это результат того, что нам удалось оживить программную политику, ввести новые циклы, абонементы, приглашать мировых звезд.
В филармонической афише появился наконец и фестиваль современных композиторов "Другое пространство". Первым худруком Московской филармонии был Николай Мясковский, привозивший в 1920-е годы в Москву европейский авангард - композиторов Мийо, Онеггера, Бартока. Нынешний "жест" филармонии по отношению к композиторам - это прорыв.
Александр Чайковский: Да, это прорыв, но в плане популяризации современной музыки мы пока не сравнялись ни с Германией или Австрией, ни с Голландией или Швейцарией. При Мясковском в Москву приезжало много композиторов. Но с середины 1930-х годов по причине идеологического давления в исполнении современной музыки образовалась "дыра". В результате сочинения, которые появлялись тогда в мире, мы услышали лет через 30-40. До сих пор многие наши слушатели, как только услышат вместо доминанты и ре мажора что-то более сложное, встают и уходят с концерта.
Слушатель уже другой: хлопают между частями, разговаривают по мобильному.
Александр Чайковский: Публика все время меняется. Скажем, в среде "среднего класса" стало модно ходить в филармонию, быть "в курсе". Но эта публика в зале не задерживается.
Публика привыкла ходить в Большой зал консерватории, но после его реконструкции концертов филармонии там стало заметно меньше.
Александр Чайковский: Большой зал консерватории установил слишком высокую арендную плату, чтобы окупить концерт, нам надо собирать не менее 95 процентов зала. Это практически аншлаг. А в Малом зале и Рахманиновском не спасает даже аншлаг. В Москве катастрофически не хватает залов - современных, с прекрасной акустикой, которые строятся везде - в Германии, в Финляндии, в Китае. И это главная проблема для филармонии - новый хороший зал на 600-700 мест.
Лицом филармонии всегда были ее артисты, а сегодня в штате осталось только 39 имен.
Александр Чайковский: Когда я пришел в филармонию, в штате было 200 солистов на зарплате. Большинство из них выступали по школам, в детских концертах. Сейчас мы заключаем со всеми контракты. У нас есть ряд эксклюзивных контрактов - с Денисом Мацуевым, Вадимом Репиным, с молодыми - Аленой Баевой, Никитой Борисоглебским, Сергеем Антоновым. Есть контракты на 1-2 сезона. В западных филармониях вообще в штате филармоний числится только оркестр.
Чем еще ваша жизнь отличается от западной?
Александр Чайковский: Еще несколько лет назад финансирование филармонии на 65 процентов было бюджетным, остальное мы зарабатывали сами. За последние годы бюджет нам сократили почти в 2 раза. Но в отличие от Запада у нас почти нет спонсорской помощи. И эта ситуация вяжет нас по рукам и ногам. Скажем, пригласить оркестр из мировой десятки в Москву стоит 300 000 евро. Таких денег у нас нет, и ближайшие сезоны уже просели по части гастролеров экстра-класса.
Несколько лет назад вы говорили, что поле классической музыки в России сужается, как шагреневая кожа. Сейчас так не считаете?
Александр Чайковский: К счастью, нет. Я много езжу по стране и вижу, что у людей есть огромное желание слушать классическую музыку. Видимо, в природе человека заложено: когда надоедают один ритм, шум, глупость и бесконечные проблемы, появляется необходимость прийти к классике.