28.03.2012 00:01
Культура

В Москве идут спектакли мистерии "Каин"

В "Школе драматического искусства" сыграли "Каина"
Текст:  Алена Карась
Российская газета - Федеральный выпуск: №67 (5740)
Читать на сайте RG.RU

Мистерия Джорджа Байрона "Каин" была почти не известна театральной публике. Запрещенная в царской России, она была впервые поставлена в 1920 году Станиславским и вновь надолго забыта.

Сегодня ее знают немногим лучше. Богоборческий пафос, упраздненный в связи с широко объявленной "смертью бога", казалось, сделал неактуальным и одно из главных произведений этого рода. Среди немногих, кто решился опровергнуть "дух времени", оказался Игорь Яцко, поставивший мистерию Байрона к 25-летию созданной Анатолием Васильевым и ныне руководимой им "Школы драматического искусства".

Мистерия давно стала для "Школы драматического искусства" едва ли не главным жанром. С ее помощью Васильев попытался найти выход за пределы постмодернистской иронии в утопии "вечного возвращения". Уже и Васильев не руководит созданным им театром, и сама его лаборатория творца-демиурга превратилась в большой странноприимный дом, где театр существует как артель разных мастеров. А мистерия все продолжает познавать себя в этих белоснежных стенах, сложенных по законам византийских базилик.

Мистерия давно стала для "Школы драматического искусства" едва ли не главным жанром

Центральным элементом новой мистерии стал черный остов той самой стены, сочиненной Игорем Поповым, которая господствовала в "Плаче Иеремии". По ней - как по лествице Иакова - спускались и взбирались ангелы в золототканых одеждах. Аскетичная красота сменилась у Яцко барочной чрезмерностью. Чего здесь только нет. Хор ангелов и архангелов из "Плача Иеремии" и "Илиады", танцующий диковинный танец у-шу, монашеский хор в черных одеждах, поющий знаменные распевы и покаянные ирмосы, свечи, вмонтированные в стеклянные кубы и призмы на огромных тростниковых удочках-шестах, черный шелковый занавес-завеса, падающий в тот миг, когда Люцифер (Александр Лаптий) ведет Каина фаустовым путем познания иных миров, и даже - невероятный атлет с обнаженным торсом и страшной булавой на цепи. Смешной и трогательный Адам, распевающий "Хава нагила" (Сергей Ганин), ветхозаветная Ева - настоящая мистерия, простодушная и рафинированная одновременно.

Изысканный и переворачивающий сознание театральный язык васильевских мистерий сменился здесь почти варварским наречием, в котором каждый "лепечет" на свой собственный манер. Но одно объединяет эти усилия - истовая серьезность, с которой говорят о главном. И потому не удивляешься дрожащему тремоло Гузели Ширяевой (Ева), возносящей свои проклятия прямо ввысь. Или спокойно-веселой созерцательности Олега Малахова, в чем исполнении Авель предстает то святым мучеником, то смешным догматиком. А когда Селла (юная Елена Михальчук) возносит к небу свои молитвы, ее пылающий взгляд входит в такое созвучие с пламенеющей речью, которое напоминает самые высокие достижения "Школы".

Трудней всего располагается в этой мистерии Кирилл Гребенщиков, для которого Каин стал важнейшим испытанием в профессии и жизни. Темперамент неврастеника, напоминающий о самых мятущихся персонажах Достоевского, - и блистательно освоенная у Васильева манера держать себя на самой поверхности чувства, точно поверх вулкана, с улыбкой ангела. Та мистериальная и вполне реальная борьба света и тьмы, которую постмодерный мир отменил за ненадобностью, воскресает в его игре со всей силой немыслимого парадокса. Больные глаза и радостная поступь, осознание своей безграничной свободы и ее внезапный предел, положенный одним случайным (у Байрона - именно случайным!) движением руки. Граница между свободой и грехом, столь ясно описанная Достоевским и так мощно очерченная Байроном за полвека до того, становится в игре Гребенщикова осязаемой на самом простом уровне - уровне чувств.

Музыкальный театр Москва Столица