Кшиштоф Занусси: Я никогда не чувствовал угрозы вере со стороны разума

Привожу здесь довольно давние события, чтобы процитировать мысль, которую у меня вызвала полемика вокруг статьи Андрея Кончаловского. Эту мысль, которую я где-то раньше слышал, высказал публично на встрече с Михаилом Горбачевым. Сегодня я формулирую ее, возможно, яснее, чем тогда, но суть ее проста. История человечества знает много великих цивилизаций: египетская, китайская, индийская, цивилизация майя и ацтеков - тем не менее ни одна из них не вызвала такого ускорения развития человечества, как та, которая выросла из иудеохристианства. И это не случайно. Позиция человека по отношению к Богу, то есть роль единицы по отношению к сакральному в этой традиции исключительна. И когда мы ищем ответ на риторический вопрос, почему Монтесума не завоевал Испанию, а Индия - Великобританию, ответ находится в той области мысли, которая исходит из иудеохристианского представления о спасении, существовавшего на протяжении веков.

Взгляд, который я здесь предлагаю, глобален, далек от деталей, которые иногда противоречат принципу. Выступая перед советским президентом, я пытался задать риторический вопрос: не проигрывает ли его страна вместе с блоком, в который входила также моя родина, в мировом соревновании развития из-за того, что она отошла от общих корней нашей цивилизации, которая должна называться, хотим мы этого или нет, иудеохристианской.

Прошло более 20 лет, и уже без каких-либо риторических вмешательств я могу спросить себя: иудеохристианская традиция все еще является сегодня источником вдохновения для человечества или она исчерпала себя и даже стала тормозом для развития? Должны ли мы считать ее важным элементом нашей самоидентичности или человечество уже выросло из этой традиции, как вырастают из старой одежды, и мы уже вышли за горизонты религиозных систем?

Несмотря на то что я считаю себя христианином, я не отбрасываю априори гипотезы, что наша традиция может быть исчерпана. Что вместо того, чтобы нас вдохновлять, она, возможно, тормозит наше развитие. В таком духе пишет об этом Андрей Кончаловский. Но когда я стараюсь внимательней вчитаться в его слова, то вижу, что речь идет о чем-то совершенно ином, о недоразвитии христианства, о его загрязнении язычеством, его цезарепапизме или, как мы говорим на Западе, "грехе Константина", который пытался привести к огосударствлению христианства.

Когда я читаю критику Кончаловского, на ум приходит французский критик России Алан Безансон, который обвинял ее в том, что она была только литургизирована, а ее христианизация еще впереди. В большой степени те же самые слова можно отнести и к современному христианству на Западе. Оно ждет своего общего возрождения. Но это не значит, что в нем нет силы, которая сегодня вдохновляет людей. Без перенятых от иудаизма десяти заповедей не может быть идеи правового государства. Без Заповедей любви, которые принес Христос, нет прав человека, уважения к личности, нет солидарности и нет милосердия. Без всего этого наследия человечество скатывается к варварству, к состоянию племенного общества или национального общества, в котором нет места никаким универсальным идеалам. Критики христианства с легкостью составляют перечень грехов, совершаемых христианами, и указывают на то, что часто для плохих поступков находятся объяснения, которые якобы следуют из Откровения. И тут, чтобы понять этот процесс, нужно вернуться к архетипу первородного греха и испорченной природы человека и обратить внимание на то, что данное людям христианство, несмотря на свое неизменное содержание, находится в постоянном развитии и подвергается модернизации так, как подвергается ей жизнь развитых обществ. Мы должны задать себе вопрос: умеем ли мы прочитывать христианство так, как этого требуют проблемы высокоразвитых обществ, для которых евангельская притча должна служить примером в мире высоких технологий и новых общественных отношений.

Я чувствую себя человеком Запада и с радостью наблюдаю за процессом осовременивания моей страны и моей части мира. И могу назвать десятки примеров того, как современное христианство содействует переменам к лучшему, как пробуждает совесть и способствует человеческой щедрости, бескорыстному идеализму, как расширяет горизонты временности жизни, указывая на перспективу бесконечности, при которых повседневный эгоизм, жажда наживы и власти выглядят жалкими признаками духовной недоразвитости.

Я упоминал "грех Константина" и вечное искушение инструментализации веры, передачи ее на службу светским властям. У нас в прошлом две тысячи лет негативного опыта, которые стали для нас уроком. Разделение государства - то есть светской власти - и власти духовной совершалось много раз, и эффектом этого всегда было положительное влияние на духовность (хотя есть и противоположные примеры, чаще всего, времен крупных исторических угроз). Думая сегодня о модернизации веры (при наиточнейшем сохранении ее сути), следует учиться на ошибках. Вера, подчиненная светской власти, слабеет. Папское государство будет тут хорошим примером, чтобы задуматься.

Перед тем, как стать кинорежиссером, я учился на физика. И от этой учебы у меня осталось четкое ощущение повседневного общения с Тайной. Наука освещает небольшое пространство, и оставляет чувство, что остальное неизвестно. Это осознание переносится также на человеческую жизнь, на нашу судьбу, которая разыгрывается во времени и в которой верующие находят след Смысла, что является религиозным чувством.

Я никогда не чувствовал угрозы вере со стороны разума. Разум чаще всего угрожает себе самому. Если он доискивается правды и делает это честно, то не сможет увести человека на ложный путь. Передо мной слова, написанные недавно католическим ксендзом Михалом Хеллером (кстати, лауреатом, сравнимой с Нобелевской премией награды Темплтона), который одновременно является профессором естественных наук. Он утверждает, что "наше понимание материального мира может сильно измениться, а может быть, в нем даже произойдет переворот, благодаря тому, что мы откроем в грядущие годы. Если современная теология не будет интересоваться завоеваниями науки, в самое ближайшее время она окажется на периферии культурной жизни". Автор этих строк был близким другом и советником Папы Иоанна Павла II. Из его уст доносится предостережение перед так называемым религиозным фундаментализмом, у которого на все есть готовый ответ и который сводит религию к слепой вере.

"Теология вмещает очень мало правд. Если скаталогизировать догматы христианства, то не знаю, было ли бы их больше десяти. Остальное - это открытое пространство, доступное для разных интерпретаций. В свою очередь, в фундаментализме все окончательно определено. А то, что не вписывается в эти определения, является злом",-- так говорит ксендз. Я вырос с убеждением, что фанатизм или фундаментализм - это признаки очень слабой веры. И снова цитата из Хеллера: "Если веришь в Бога, то нужно признать, что он невообразимо превосходит наши возможности понимания".

Меня учили, что восточное христианство всегда делало акцент на теологии отрицания, которая позволяет отбросить фальшивые гипотезы, относящиеся к тому, каков есть Бог. Возможно, в этом сегодня заключается ее потенциал. Восток всегда глубоко переживал понятие Святости и чувство Тайны. Эта глубина переживания означает также присутствие Милосердия, и так я понимаю позицию Патриархата против драконовского приговора для девочек из "Пусси Райт". По многим отдельным вопросам, о которых очень интересно пишет Андрей Кончаловский, я, как поляк и католик, высказываться не должен. Но думаю, что, несмотря на внешние различия, мы согласны в главном: мы верим, что христианство не исчерпало себя, что у него есть огромный потенциал, который по человеческой слабости мы часто теряем зря.

Перевод Ариадны Рокосовской