Впрочем, в субботу своим глазам не верили даже многоопытные служительницы зала, почти растерянно взиравшие на множество зрителей. Надо отдать должное куратору нынешней биеннале: она создала пространство, которое притягивает, удивляет, вовлекает в действие, предлагает созерцать, смеяться, задумываться... И при всем том остается целостным, сохраняя основной вектор движения: от затемненного нижнего этажа, выстроенного как пространство памяти, к залитому светом верхнему залу - городской площади, форума, который пронизывает, как луч, диагональ экспозиции. Словом, лозунг "Больше света" определяет не только смысловые акценты, но и архитектонику, структуру выставки.
Впрочем, это движение от "внутреннего" пространства - родного ли дома, памяти или мечты, к "внешнему" - городскому, кипящему спорами и страстями, не похоже на дорогу с односторонним движением. Они рифмуются и проникают друг в друга. Как в обычной жизни. Вот с одной стороны мы видим миниатюрный "театр" Тома Моллоя, где в роли актеров - фигурки протестующих, вырезанные по контуру из черно-белых фотографий, найденных в Интернете. В руках - плакаты всех времен и народов. От бурных шестидесятых до дней нынешних, от Парижа до Каира... Узенький, как язык, выступ стены, где маленькие люди, столпившись, зависли между небом и землей, прошлым и будущим, похож на край океана времени и край площади. А тут же, за стеной, - монументальная инсталляция "Не выбрасывай" китайского художника Сун Дун. Маленький домик его родителей, где бережливая бедность копила каждый лоскуток, разворачивается на плоскости зала, как свиток прожитых лет. Интерьер оказывается буквально на "площади", архитектура на глазах трансформируется в "картину", зритель двигается по ней, перебирая, как четки, ряды плотно лежащих вещей.
Куратор не только сталкивает разнородные пространства, играет с масштабами, но и скрепляет сюжеты точными рифмами. Рядом с подлинными свидетельствами прожитой жизни - витрина с сумками-подделками под люксовые бренды, сделанными в Китае (работа Гао Жун). А напротив - работы Ирины Затуловской, название которых подчеркивает "Не реди-мейд". Живопись дает новую жизнь старым вещам: пила превращается в кромку синеющего вдали леса, поржавелый лист кровельного железа - в рассказ о подземной реке-рыбе, живущей под московскими мостовыми. Искусство - тоже своего рода луч, высвечивающий невидимые течения рек - природных, людских масс и внутренних пространств души.
Впрочем, свет внутреннего видения, памяти о прошлом и луч проектора могут объединяться, как в работе Фариде Лашаи. Она соединяет гравюры Гойи "Ужасы войны", на которых стерты фигуры людей, с движущейся кинопроекцией. Только когда гравюра попадает в круг света, появляются исчезнувшие тени героев и жертв войны. Темный зальчик с видеопроекцией, который настраивает на лирическое высказывание, погружение в пространство частной жизни, обнаруживает потенциал скрытой, еще "немой" публичной речи.
Но внутреннее пространство не исчерпывается памятью, магией домашнего мира и искусства. Оно естественным образом связано с "воспоминанием о будущем", прежде всего - будущем авангардной утопии. Собственно, к этим воспоминаниям адресуют работа Александра Бродского, где над хибарой горит неоновая буква "М", и эффектная инсталляция "Авиамоделист" бельгийского художника, выбравшего псевдоним Панамаренко. Огромный дирижабль с корзиной для экипажа на земле, словно "дышит", но никак не может набрать в грудь воздуха, чтобы взлететь. А рядом - белым по белому - холсты Александры Паперно, образующие серию "Об устройстве сна в шестую пятилетку". Художница предлагает вспомнить не только планировку пятиэтажек, но, похоже, и сны Веры Павловны из романа "Что делать?".
Место, где пространство строго расчисленной мечты встречается с зыбкой неопределенностью памяти, - это территория настоящего. И к нему-то и предлагает повнимательнее присмотреться Катрин де Зегер. Потому что свет дарит прежде всего возможность видеть, а затем и понимать и размышлять. Свет дает человеку возможность ориентироваться и двигаться. В том числе и в будущее.
В результате своей многослойностью основной проект биеннале чем-то напоминает работу "Мебиусовские структуры" легендарного Йоны Фридмана, архитектора и визионера, которую он предложил для Москвы. Знаменитый француз в Манеже сделал новый вариант любимой им "мобильной архитектуры" - из хитро завернутых лент Мебиуса, еще и переплетенных между собой. Разумеется, объект парит над залом. Архитектор превращает плоскость ленты в загадочный трехмерный объект, а пространство вокруг него - в маршруты движения зрителей, а значит - во время. Точно так же и Катрин де Зегер сплавляет пространство и время, устраивая встречу прошлого и будущего, памяти и мечты в "белом квадрате" Манежа.