Для нее и ее любимого инструмента - маримбы (родственник ксилофона) - пишут музыку многие современные композиторы. А знаменитые на весь мир дирижеры, среди которых в разные годы были Ашкенази и Гергиев, Дютуа и Шолти, Салонен и Ростропович, считали и считают за честь пригласить Эвелин.
Невысокая, худощавая, с распущенными до плеч волосами, она выходит на сцену, берет в руки колотушки... Предстает, к слову, Гленни перед слушателями босой. Так она слушает музыку, звук. Ведь Эвелин глухая с детства.
Вы представили в Петербурге премьеру концерта Брайта Шенга Colors of Crimson ("Багряные цвета"). Шенг известен как музыкант, смешивающий в своих произведениях музыкальные обычаи разных культур, расширяя подобным образом, как он сам говорит, "привычные эстетические границы". Вас именно этим привлекла его музыка?
Эвелин Гренни: И этим, конечно, тоже. Но в первую очередь очень интересной партитурой для маримбы. Само название "Багряные цвета" кажется несовместимым с моим инструментом. Маримба - деревянная, звук у нее теплый, мягкий, негромкий. И в то же время полный разнообразных красок. И вот эта теплота удивительно точно перекликается со звучанием оркестра. Таким образом возникает баланс между солирующим инструментом и всеми остальными.
У американца китайского происхождения Шенга восточные корни. В его музыке нередко преобладает национальная стилистика его Родины...
Эвелин Гренни: Действительно, в ней обычно немало китайских мотивов (Эвелин тут же демонстрирует некоторые звуки - губами, руками, ногами. - Авт.). Есть много тихих звуков, которые переливаются, как колокольчики, - это свойственно китайским традициям. А в данном произведении маримба нередко превращается в барабан, ненадолго, всего на несколько тактов. Но для меня это важно.
То, что вы выступаете босиком, помогает чувствовать музыку?
Эвелин Гренни: Меня научили этому еще в детстве, когда я училась в школе, куда поступила в 12 лет, после того, как из-за тяжелой болезни потеряла слух. Тут на самом деле все просто. Надо только знать, что звук - любой! - идет от пола, передается через вибрацию. А человеческий организм - он весь, как большое ухо.
Каждый может так слушать?
Эвелин Гренни: Конечно. Нет разницы между звуком и музыкой. Звук, в зависимости от того, где он находится, откуда исходит, может быть музыкой. Если хлопнуть в ладоши, находясь, скажем, в постели с мужем, он наверняка удивится. Если же перед ребенком - тот воспримет как приглашение к игре. Я воспринимаю все звуки через текстуру поверхности, а также через свет и цвет. Это все можно в большей степени ощущать, чем слышать. Многие люди, у которых есть слух, думают, что у них больше способностей, чем у глухих. Но это не так. Когда для того используешь все тело, результат всегда выше.
Но как не растеряться из-за многообразия инструментов и издаваемых ими звуков, на сцене, перед публикой? Не сбиться с такта, вести свою партию в точном соответствии с партитурой?
Эвелин Гленни: Маримба - это такой инструмент, у которого короткий звук и короткий отзвук. Помешать проконтролировать его может все что угодно. Чтобы не сбиться, я и выхожу на сцену босиком. Располагаюсь всегда в середине оркестра. Если надеть обувь, то связь с полом будет не достаточно сильна. Это непременно скажется на ощущениях, на том, что и как делаешь.
Какие ассоциации возникают, когда, не слыша, вы слушаете музыку?
Эвелин Гренни: Никогда никаких ассоциаций. Потому что звук существует в определенный момент времени. Утром, когда встаешь с постели и идешь в ванну, это один звук, вечером в зале совсем другой. Зависит от места. И от зрителей - как будут слушать.
Подавляющее большинство любителей музыки знают "своих героев" - музыкантов. Скажем, из наших современников, пианиста Кисина, альтиста Башмета, скрипачей-виртуозов Ванессу Мэй и Дэвида Гаретта... А музыканты, играющие на ударных, на экзотической маримбе, известны разве что узкому кругу специалистов. Вам не обидно?
Эвелин Гренни: Трудно сравнивать разные инструменты и разных исполнителей, выстраивать некую иерархию. Быть хорошим музыкантом - это главное.