Почему эта программа выбрана для того, чтобы представить в Москве зал "Плейель"?
Эммануэль Ондре: Благодаря Рено Капюсону: когда в 2006 году зал открылся после четырехлетней реставрации, мы стали думать о концертах камерной музыки, которые прежде там проходили не слишком часто. Рено с самого начала был среди самых надежных наших партнеров - он первым провел там серию камерных программ, посвященных Равелю. Это было началом нашей новой политики: камерная музыка в зале на 2000 мест, при этом акустика такая легкая, даже для скрипки соло, что мы решили продолжать. Рено, его брат Готье и группа товарищей провели серию камерных ансамблей и песен Брамса. Позже были циклы, посвященные Корнгольду, Шуберту... Так что Рено для нас - талисман! Теперь же в Париже строится новый зал, который открывается в январе 2015 года. Он будет большим даже по парижским меркам - до 5000 мест - и, может быть, станет таким же музыкальным центром города, как Филармония в Берлине. У меня на него большие надежды, но пока еще никто не знает, как он будет звучать. Как бы хорошо ни работали акустики, результат в любом случае будет сюрпризом.
Как строится программная политика зала "Плейель"?
Эммануэль Ондре: Я отвечаю за классическую музыку, два мои советника - за world music, джаз, поп-музыку и crossover. Много работаю с Оркестром де Пари, Филармоническим оркестром Радио Франс и планирую весь сезон в целом. Разумеется, основа репертуара - классика и романтизм, хотя мы стараемся понемногу усиливать присутствие новой музыки. Даже когда у нас играют приглашенные оркестры, мы пытаемся влиять на их программы в этом смысле. Что касается барокко, наш приоритет - оперы в концертном исполнении и крупные оратории; для кантат Баха, скажем, это слишком крупный зал. В Париже есть также Театр Елисейских полей, где исполняется много старинной музыки, есть зал Радио Франс, мы выдерживаем равновесие не только между своими программами, но и между нашим залом и другими. Ни с кем соревноваться мы не хотим.
Как вы определяете свою миссию, будучи программным директором зала?
Эммануэль Ондре: Наша миссия - создавать что-то новое, рисковать. С одной стороны, есть конвенции между слушателями и нами: они чего-то ждут от нас, мы от них. С другой стороны, их надо иногда нарушать. Если момент для сюрприза выбран правильно, это работает и запоминается - так формируется слушательская память. Для меня главное - придумать программу, которая запомнится навсегда.
Однако против такого нарушения конвенций публика может "проголосовать ногами".
Эммануэль Ондре: Это зависит и от исполнителя; скажем, Маурицио Поллини - великий пианист. Он спросил нас, готовы ли мы на риск, и предложил программы, где сочетались бы Ноно и Шопен, Булез и Бетховен, отражая друг друга, как в зеркале. Когда публика поверила ему, оказалось, что и такие программы могут восприниматься "на ура". Но даже имя Поллини ничего не гарантирует - на Булеза пойдет не каждый. Зато у нас постоянно играют Оркестр Парижской консерватории, несколько региональных, а из зарубежных - постоянное партнерство с Лондонским симфоническим, амстердамским Консертгебау, лейпцигским Гевандхаусом и рядом американских оркестров. Особо выделю Берлинский филармонический - они у нас почти каждый год, не реже раза в два года уж точно. В том, что касается оркестров и их существования, надо постоянно обращать внимание на Германию, США, Великобританию, Нидерланды - для нас это главные модели.
В ближайшее время у вас выступает целый ряд артистов из России - Валерий Гергиев, Вадим Репин, Наталия Гутман, Алена Баева и другие. Отличаются ли они для вас чем-либо от гастролеров из других стран?
Эммануэль Ондре: Безусловно. Мы каждый год обязательно приглашаем ряд крупных исполнителей из России, это очень важно для нас. Отчасти дело во мне - я очень люблю русскую музыку и российских музыкантов. Но дело также и в истории зала - он был открыт в 1927 году в русском квартале Парижа, недалеко от Собора Александра Невского, здесь жило много русских. Так что это вполне естественно. У нас особенно крепкие артистические контакты с Россией, Германией и Великобританией. В нашем зале каждый год выступает Российский национальный оркестр с Михаилом Плетневым, один из лучших в России.
У зала действительно богатая история - на его открытии дирижировали Стравинский, Равель, а сорок лет спустя в этом же зале состоялся концерт Стравинского с его поздними сочинениями. Исполнение получило настолько плохую критику, что Стравинский зарекся выступать в Париже - это тоже часть истории зала.
Эммануэль Ондре: Да, безусловно, и всё это мы стараемся учитывать при планировании сезона. С самого начала работы зала в нем звучало много джаза - это тоже часть нашей истории. И такие исполнители, как, например, Кит Джаррет, выбирают среди парижских залов именно наш и никакой другой - просто потому, что здесь десятилетиями играли джаз. И мы очень этому счастливы. Женя Кисин также выступает только у нас.
В вашем зале проходит большой цикл концертов, посвященных Шостаковичу, не приуроченный ни к какой юбилейной дате. Это ваша инициатива?
Эммануэль Ондре: Да, цикл продлится до февраля, сейчас его середина. Мы обедали с маэстро Гергиевым, и я спросил, что он думает о цикле Шостаковича - до того мы провели серии концертов, посвященные Стравинскому и Скрябину. Гергиев задумался, я стал его убеждать - с кем же это делать, как не с ним и его оркестром! Мы беседовали, он что-то писал на салфетке... и в конце обеда дал мне несколько готовых программ - так решение было принято! Юбилеи я не люблю: всякой музыке свое время, нужно верно его почувствовать. Надеюсь, время подходящее: Шостакович сейчас как-то отдалился от нас, точнее, мы от него. Это только кажется, будто Вторая мировая война кончилась недавно. Когда слышишь Шостаковича в исполнении английских, американских, французских оркестров, звук может быть отличным, но глобализация делает свое дело - они звучат похоже друг на друга, чересчур даже хорошо. А музыка Шостаковича не должна звучать красиво, мне иногда специально приходится просить дирижеров играть ее грубее, резче. Как играет его концерты Наталия Гутман, сколько напряжения в ее звуке! Но никакой неуместной благозвучности. Валерий это понимает, потому я его и пригласил.
Однако это распространенный стереотип, будто каждый оркестр лучше всего играет музыку своей страны. Есть записи французской музыки, сделанные оркестром Московской филармонии еще в 60-х и звучащие очень "по-французски"...
Эммануэль Ондре: Тоже верно. На прошлой неделе Десятую симфонию Шостаковича у нас играл оркестр Мариинского театра, а за месяц до того - Кливлендский, дирижировал Франц Вельзер-Мёст. Почти ничего общего. Однако оба исполнения завораживали. Так что у русских музыкантов нет монополии на Шостаковича. Когда музыка богата, как у Бетховена, Брамса или Шостаковича, она дает для этого все возможности. Вспоминаю "Море" Дебюсси под управлением Серджиу Челибидаке. Потрясающе, хотя и ничего общего с тем, что мы привыкли считать французским стилем. Тем интереснее каждая интерпретация.