Предположим, прилетают наши дальневосточные журавли в какой-нибудь Гонконг, а там их ловят американские спецслужбы и делают им инъекции с бациллами страшного гриппа. Потом, летом, птицы возвращаются в родные края и заражают наших мирных, ни о чем таком не подозревающих граждан. Эту блистательную догадку местного управления КГБ работа лаборатории Рослякова должна была либо подтвердить, либо опровергнуть.
Скажу сразу, что сам Росляков, вне зависимости от догадок и подозрений местного управления КГБ, был ученым добросовестным и серьезным. Да и человек он был справный: неторопливый, по-деревенски основательный, физически сильный. Птиц Гена изучал не по книгам, а в научных экспедициях по дальневосточной тайге, по рекам и озерам этого удивительного края. Он был настоящим естествоиспытателем. Оттого важную тему могли поручить только ему. И поскольку по понятным причинам тема эта хорошо финансировалась, Росляков мог нанимать в свои экспедиции по нескольку лаборантов. В обязанности лаборантов входило: меткая стрельба по птицам, перенос в рюкзаках лабораторного оборудования, устройство нехитрого таежного быта и изучение животного мира дальневосточной тайги под руководством профессора Рослякова. Где было взять таких лаборантов, готовых за символические деньги с удовольствием и благодарностью выполнять все эти задачи? Ну, конечно же, в редакции местной краевой газеты, с которой Росляков дружил, куда писал свои природоведческие заметки и где его уважали как местного Дарвина.
Так ваш покорный слуга, работавший в ту пору корреспондентом краевой газеты, стал штатным лаборантом этих экспедиций. Вместе с Росляковым мы объездили весь Хабаровский край, жили в палатках в самых диких и прекрасных местах: на озерах Болонь, Чукчагир, Орель и Чля, на северных безлюдных речках Джапи и Ул, на Шантарских островах...
Как я теперь понимаю, он был не только нашим профессором, но и тонким, умным воспитателем. Года за три росляковских экспедиций каждый из нас мог легко отличить шилохвость от кряквы и нырка, свободно ориентироваться в тайге, читать следы зверей, разводить костры на ветру, ставить палатки на камнях, рыбачить на закидушки, ставить сеть на рыбу и на птиц, выслеживать белоплечих орланов, безошибочно по манере полета определять в воздухе коршунов, ястребов, скопу, цапель и диких гусей. Со стрельбой лучше получалось у меня (еще в студенчестве у меня был взрослый разряд по стрельбе), поэтому в мои обязанности входило кровавое дело убийства пернатых. Зато забирать органы убиенной дичи и рассовывать их по лабораторным пробиркам, а также заспиртовывать их мог только профессор. Попутно мы учили таежные правила: чтобы чистый медицинский спирт превратить в питьевой, надо лить воду в спирт, а не наоборот. И пить только на выдохе.
Со временем мы стали подражать Рослякову: его неторопливости, рассудительности, щеголяли его словечками и присказками. За несколько лет этих экспедиций наш Дерсу сделал каждого из нас чуть-чуть Арсеньевым. А главное, благодаря Гене мы влюбились в этот прекрасный край, который и по сей день считаем своей второй родиной (большинство росляковских лаборантов приехало на Дальний Восток с Урала).
Однажды мы шли с ним вдвоем по тропе через марь к зимовью на речке Ул, где ожидали нас наши товарищи. Гена шел впереди и тащил тяжеленный рюкзак со своими пробирками и образцами. Я беззаботно двигался следом. На левом плече у меня висела заряженная двустволка, на правом - гитара, а в руках я держал кастрюлю с вкуснейшим мясным супом. Суп, сваренный на печи в поселке Кульчи, предназначался ребятам, которые ожидали нас в зимовье. Сопровождал нас с Геной жизнерадостный и глуповатый пес Персик. Так вот, этот самый Персик усвистал куда-то вперед по тропе, а мы шли и вели неторопливую беседу. Вдруг в какой-то момент на тропе показался Персик, который молча несся к нам навстречу. Однако за Персиком к нам бежала куда более крупная собака. Через секунду мы поняли, что проклятый пес вывел на нас настоящего медведя. Персик уже скулил у наших ног, а медведь приближался по тропе со страшной скоростью.
- Ружье давай! - закричал на меня Росляков, протягивая руку. От дикого животного страха я последовательно совершил два действия: уронил в болото кастрюлю с супом и сунул в руку Рослякова снятую с плеча гитару.
- Ты чего мне суешь?! Ружье давай! - заорал Росляков.
Но прежде чем я отдал ему ружье, огромный медведище уткнулся передними лапами в марь метрах в пяти от нас и стал как истукан. Потом он чрезвычайно ловко повернулся на сто восемьдесят градусов и дал деру. Через пару минут он исчез за пригорком. Под радостный лай Персика Гена наградил меня коротким выразительным словом и сокрушенно покачал головой, увидев пролитый суп.
- Ладно, - сказал он, успокоившись, - считай, что слухи о нашей безвременной гибели преувеличены. - Он похлопал меня по спине, забрал ружье, и мы двинулись дальше.
Ему не суждено было погибнуть на таежной тропе. Гена умер за обеденным столом у себя на даче.