Постановке почти сорок лет, жанр - мелодрама, музыкальная основа - сборник разных сочинений Фредерика Шопена. Либретто построено на наивных и до дыр заношенных театром "воспоминаниях", во время которых герои по краям от основной сцены теребят в руках то книгу, то шляпку уже как бы умершей героини, склоняют в тяжких мыслях голову и активно грустят. Три разных па-де-де главных героев обожают балетные артисты, и с одним из них (как правило, самым драматичным последним) часто выступают на сборных концертах к месту и не к месту. К тому же от Большого театра трудно было ожидать открытий в этом популярном балете мирового репертуара, особенно органики, присущей родной для хореографа Джона Ноймайера труппе Гамбурга, и поэтичности, свойственной роскошной "Даме..." Парижской оперы. Довершал список сомнений приобретенный театром полгода назад докучливый "Онегин" Крэнко в схожей стилистике и поставленный лет десять ноймайеровский "Сон в летнюю ночь", выглядевший как скучнейший балет балетович. Словом, были, мягко говоря, сомнения. Но труппа их развеяла уверенно и не без шика.
Первое и главное, чего можно было опасаться, - артисты Большого не намудрили с драматизмом. Этим свойствам Большой грешит часто, приписывая характер даже какому-нибудь Рубину и Изумруду из балета Баланчина. Здесь, видимо, Ноймайер и его репетиторы не дали шанса. Умница, психолог, тонкий знаток литературы (и владелец лучшей в мире частной коллекции артефактов Русских сезонов Дягилева) Джон Ноймайер и сам, почти сорок лет назад ставя спектакль, старался не спекулировать на чувствах, рассказывая об одной из самых горьких человеческих историй. По той же причине ему не подошел Верди с его "Травиатой" и готовая партитура балета "Маргарита и Арман" из музыки Листа. Ноймайеровский спектакль предложил артистам внятную трехактную конструкцию: она помогла точно выстроить музыкальную подоплеку, Шопена, и ограничить актерскую отсебятину.
Логика развития характеров от сцены к сцене безупречна. Стержнем спектакля остаются отношения пары, и для их развития существует все остальное. Первая встреча героев с показанной "театром в театре" пророческой историей Манон Леско, и пикник на пленэре на загородной вилле, где герои были недолго счастливы, и бал с оскорбительной пачкой банкнот, и чинная прогулка-ревность - все выстроено очень театрально и логично, взывает к эмоциям, не расползаясь по форме.
Выбор выставленных в премьерные дни трех солирующих пар очень логичен. Юная утонченная Ольга Смирнова с Артемом Овчаренко словно заранее догадывается о возможном крахе жизни. Обычно жизнерадостная Евгения Образцова с Владиславом Лантратовым разочаровывается на глазах, как девочка. Но примой ассолюта остается Светлана Захарова, точная и уверенная, знающая наперед все, что ожидает ее героиню в недалеком будущем. Обворожительная как кошечка в первых сценах и живое воплощение горя в финале, она заставляет сочувствовать. Да, в момент ее реакции на устроенный Арманом скандал въедливому зрителю могла померещиться сцена сумасшествия Жизели, но Захарова не заблуждалась. Точно, твердо и внятно она провела свою Маргариту к трагичному концу, ни на секунду не пережимая с эмоциями.
Да, ей очень повезло на Армана. Выписанный специально для Захаровой при большом содействии самого Ноймайера премьер гамбургского балета Эдвин Ревазов оказался эталонным Арманом именно этой героини. Лучший Тадзио из "Смерти в Венеции" превратился в высокого юного красавца нордического типа с не бог весть какой техникой и безупречным чувством сцены, и он аккумулировал всю сверхэмоциональность этой истории. Нервный, пылкий, порывистый он, похоже, помог Светлане Захаровой создать одну из лучших ее партий. И заодно очень актуально прозвучать в давно придуманном сочетании партий, позволив мужчине биться в эмоциях, а женщине в любой ситуации сохранять мужество.
Премьера подталкивает подумать о том, как парадоксально культурный спектакль окультуривает вокруг себя пространство. Вместо богатых во всю сцену ковров последней "Спящей красавицы" - вдумчивая сценография и привязанные ко времени действия приглушенные тона художника Юргена Розе. Вместо эмоций наотмашь, словно липнущих даже к лучшим звездам Большого - эталонная психологическая проработка ролей. В итоге три больших акта с антрактами, а зияющих пустот в партере не возникло.
И еще. Ввиду долголетнего засилья драмбалета (читать - особых российских обстоятельств) радоваться новому литературоцентричному спектаклю у нас до недавнего времени было неприлично. Ну, не может порядочный человек любить многоактную махину "про любовь", предпочитая ее краткой бессюжетной одноактовке. Теперь, похоже, неофитский восторг исчерпан и критерий остался только один - степень талантливости спектакля.