Последняя пьеса Чехова стала первым чеховским спектаклем Додина в 94-м году. Ровно через двадцать лет круг замкнулся. Поставив всю чеховскую драматургию, Лев Додин вновь вернулся к "Вишневому саду".
Раневская, Фирс, Гаев, Лопахин - все стали другими. Как и сам Лев Додин. И мир вокруг Малого драматического театра - иным, - мы уже не воспринимаем акции и гектары земли как нечто абстрактное, а учимся считать: если каждый год из имения Раневской сушеную вишню отправляли возами, это же каких размеров должен быть сад?..
Пробую узнать: дело ли предлагал Лопахин, пытаясь уговорить продать вместе с садом ностальгию по прошлому ради гарантий на будущее? Что тяжелее: когда тебя забыли, когда тебя обманули или когда ты сам все и всех бросил и уехал, чтобы потом снова вернуться? И что, в конце концов, невыносимее: оказаться в положении Фирса или в позиции Раневской? Когда потеряно все, а впереди не мерцает надежда хотя бы на минуточку счастья?
В санкт-петербургском Малом драматическом театре на новом "Вишневом саде" нас приблизили к сугубо личным ответами на эти вековые вопросы как никогда. Для этого проход актерам на сцену оказался почти закрыт, - действие происходит прямо в партере, и так близко дыхание чеховских людей на себе мы еще не чувствовали. Они жили среди нас. Или мы - среди них? Один ракурс, - одна и беда на всех.
"Художник долго работал ночами, и потому перепутал зал со сценой" - острили на капустнике после премьеры. Шутки шутками, а сценографический прием бьет наотмашь. На расстоянии вытянутых пальцев руки нам представили наглядно, что это за вишневый сад такой, прекраснее которого нет ничего на свете. На экране из белой ткани, укутывающей всю сцену. Цель преследовалась конкретная - показать не просто образ сада и тени воспоминаний, живущих в нем, а именно сам сад.
Отдельная история - как актеров Малого драматического вывозили в экспедицию на натуру - вместе с известным кинооператором Алишером Хамидходжаевым ("Другое небо", "Жить"), сразу откликнувшимся на приглашение поучаствовать в кино-театральном эксперименте в стилистике немого кино дореволюционных годов. В России, оказалось, таких садов, способных потрясти воображение своими размерами, уже не осталось. Легенды привели сначала на Украину - там был (и есть) такой сад, но связаться с его владельцами представлялось неосуществимой задачей. Телефон долго молчал, электронные письма оставались безответными. Наконец - дозвонились: "Хотим снимать ваш сад. Когда он зацветет?" На том конце провода обнадежили: "Может, наш агроном знает. Но он будет только завтра". Но назавтра от агронома ничего толком про планы вишен не услышали: "Что они, живые что ли!? Я же не могу у деревьев пойти спросить - когда они зацветут. Когда зацветут - тогда зацветут".
Свой вишневый сад Лев Додин нашел под Гамбургом. В регионе Альтес Ланд, признанном частью мирового наследия ЮНЕСКО. Вишни, правда, там в итоге тоже подвели, и почему-то тоже долго не зацветали: три раза меняли авиабилеты, репертуар, планы, но только не намерение - показать сад во всей его красе во что бы то ни стало. И наконец...
Камера, мотор, третий звонок, свет, начали. Буквально пунктиром, по эпизодам.
Если только посчастливится туда попасть - никогда не забудете. Как умеет держать паузы Раневская Ксении Раппопорт. Какая яркая и колоритная во всей этой истории фигура Лопахин - Данила Козловский, - это его день, можно даже сказать, вообще - его спектакль. Каким удивительно беспафосным человеческим голосом без единой декламации говорит Петя Трофимов Олега Рязанцева. Какая трагедия на самом деле происходит с Шарлоттой - в исполнении Татьяны Шестаковой, прозвучавшая просто на максимально возможном надрыве. Как трогателен на самом деле Епиходов - Сергея Курышева. Какая, оказывается, страстная натура вечная скромница Варя - Елизавета Боярская. И как далеко уже зашли их отношения с Лопахиным...
Лопахин к ним у Додина приходит вообще-то без топора - с тайной давней любовью. И жениться он готов хоть сию минуту, но только не на Варе - на Раневской. А пока они все лелеют свои меланхолии, он ищет решение - что делать, как спастись от разорения. В спектакле есть много объясняющая сцена, когда Раневская с Гаевым (Игорем Черневичем) слышат музыку извне, а Лопахин - нет. Не потому, что проблемы со слухом или восприятием, - оттого, что говорят они на одном языке, но живут - в разных системах координат. На экране в спектакле это обозначено четко: у Раневской по горизонтали и вертикали всей жизни - прекрасный цветущий сад, рассеченный лучами солнца, у Лопахина - квадраты с возможной разметкой дачных участков и суммой дохода в рублях. Цветы вишни и 25-рублевки вместе как-то не скрещиваются, живут в разметке на карте - как заключенные в клетках. Как договориться - точно не найдут.
С текстом Чехова здесь нельзя сказать, что сильно церемонились. Репликами менялись, некоторыми эпизодами - жертвовали. Кое-что по тексту добавили - из черновых вариантов пьесы, как, например, предысторию Фирса - что он в молодости сидел. С инерцией восприятия Лев Додин покончил в первых же тактах спектакля, точнее, не оставил ни единого шанса на шлейфы воспоминаний, тянущихся за каждым чеховским персонажем, - обрубил просто на корню. Психологический шок испытываешь невероятный: всех присутствующих он сделал не сочувствующими сторонними наблюдателями - самыми что ни на есть непосредственными участниками событий. При чем эмоциональное напряжение достигается такое, что слышен пульс у человека в другом конце зала.
"Люди отвыкают слышать, менять интонацию, - рассказывал Лев Додин "РГ", когда к репетициям "Вишневого сада" только приступали. - Мне кажется, в этом сегодня и есть смысл и необходимость подлинного театра, который бы возвращал людям способность расслышать человеческую интонацию. Расслышать дрожь человеческого голоса. Разглядеть глаза, увидеть, что слезы не льются потоком, как в сериале, а где-то они накапливаются"... Про людей Додин, кажется, знает все. То есть абсолютно: видит душу, как на рентгене. Добрых знакомых среди чеховских героев и нарицательных образов в его спектакле вы не найдете, - с них как будто сняли позолоту с предрассудками, оставив обнаженную суть с оголенными нервами.
...В финале Фирс - Александр Завьялов - будет искать выход из закрытого дома, мыкаясь по углам, переступая через зрителей, дергая за все запертые двери. И первый раз Додин заставит почувствовать не просто пронзительную жалость к забытому старику - ледяной ужас человека, оказавшегося заживо заколоченным. Навсегда. Одному. Ведь вместе с ним в западне окажется и весь партер, без скидок на возраст и разное социальное положение. От последнего удара Фирса экран на сцене (считай занавес) упадет. И за ним откроется не прекрасное цветущее далеко, а глухая стена из свежеструганных досок. Забор от пола до небес. Такое вот кино...