На роль вдовы Симоны Цискаридзе согласился, по собственному признанию, ради ученицы и сценической дочери Анжелины Воронцовой. Балерина предпочла Большому театру труппу Владимира Кехмана, и на встречу в "РГ" пришла вместе со своим сценическим "родителем".
Николай Максимович, вы неоднократно говорили, что балетная карьера завершена. Как вас уговорили на "Тщетную предосторожность"?
Николай Цискаридзе: Я никогда не зарекался, что больше вообще не буду танцевать. Но я много раз говорил, что для меня старый принц - это неправильно. А спектакль в постановке Фредерика Аштона мне нравится с давних пор, но раньше для меня в нем не было роли. Я не мог сыграть Колена - ну какой из меня крестьянин? Роль вдовы Симоны тогда не подходила по возрасту, но в этот раз все совпало - и приход Анжелины в Михайловский театр, и возраст подходящий, и предложение интересное.
Когда я соглашался на эту роль, я уже знал, что моя Симона будет несколько отличаться от привычного образа. Ее всегда играли по примеру Стенли Холдена, который считается был первым исполнителем этой роли у Аштона. Но тот был невысокого роста, и его семенящая походка для меня была бы смешной: во мне росту - метр восемьдесят пять. И потому у Лины мама - этакая гром-баба. Но по характеру она ближе к госпоже Огудаловой из "Бесприданницы", которая хочет удачно выдать дочь замуж ради ее же блага - ну а потом можно уже и о себе подумать.
Какие ощущения после перерыва?
Николай Цискаридзе: Наверное, если бы я делал что-то в своем прежнем амплуа, я бы волновался больше. Не могу сказать, что сейчас был абсолютно спокоен, но степень ответственности все же другая. Для меня в тот момент, когда я перестал исполнять классические роли, наступила очень счастливая жизнь. Мой ученик Денис Родькин недавно дебютировал на сцене Мариинского театра в роли принца Зигфрида. Но когда меня спрашивают, не хочу ли я снова так же, я всегда говорю, что мне даже не снится. Если мне снится кошмар - это я готовлюсь к выходу на сцену. А здесь многое было в удовольствие, хотя у любой роли есть свои сложности.
Эта работа - ведь не завершение вашего дуэта?
Николай Цискаридзе: Ни в коем случае. После "мамы" мне теперь хотелось бы сыграть для Лины "папу". И у Юрия Григоровича, и у Леонида Лавровского в "Ромео и Джульетте" я всегда танцевал Меркуцио и отказывался от Ромео. Но там есть еще одна роль, о которой всегда мечтал - сеньор Капулетти. Мне пора играть родителей, и это счастливая пора, поверьте. Я за Мечтой набегался.
Расскажите о творческом вечере Илзе Лиепа. Там вы тоже согласились на партию в "Послеполуденном отдыхе фавна"…
Николай Цискаридзе: Этот спектакль - абсолютно уникальный шедевр, с него начался стиль модерн в балете. На пластике, за которой зритель наблюдает долго и неотрывно, строится весь балет XX и XXI века. Нижинский был гений, он это придумал, а потом люди сделали себе карьеры.
Для меня всегда было важно, что исполнителем роли Фавна или Лебедя не может быть молодой человек, который не имеет театральной судьбы за спиной. Потому что когда открывается занавес, а ты лежишь на камешке и двигаешься минимально, у тебя должно быть на это право. Я надеюсь, что я это право заслужил. Но это еще и колоссальный вызов. Если в этот момент кто-то начинает шуршать конфеткой, значит надо сразу собрать манатки и идти домой.
Анжелина Воронцова и Денис Родькин - ваша несомненная удача как педагога. Как воспитать талантливого артиста?
Николай Цискаридзе: Я не знаю другого метода, кроме очень строгой дисциплины. Любой профессионал прежде всего - очень собранный человек. С моей точки зрения, говорить вообще можно исключительно о профессионализме, говорить о таланте - это право зрителя. Но если ты честно будешь относиться к своему делу, это всегда будет хорошо. И этому надо было научить тех танцовщиков, с которыми судьба свела меня как педагога.
Это такая профессия, когда ты все время должен оставаться с учеником. К сожалению, все мои любимые педагоги, которых я очень слушал, уже ушли в мир иной. Но они всегда после спектакля или на репетиции делали мне замечания и рассказывали, что не так. Потому что такая профессия - нужен глаз со стороны.
В одаренных учениках нет недостатка?
Николай Цискаридзе: Колоссальный. Способный ребенок не любит стараться, как правило - я сам был таким. А заставить его научиться каждый день делать одно и то же… Особенно когда уже узнал большой успех. Но я своих учеников учил тому, чему в свое время учили меня: вчера был успех, но это было вчера. Как говорил мой педагог Петр Пестов, c'est déjà passé - "это уже прошло". К сожалению, в нашей профессии все всегда с нуля. Олимпиаду выигрывают один раз - и всю жизнь олимпийский чемпион. А артист балета должен выиграть каждый раз, когда выходит на сцену.
С мальчиками я всегда жестче, чем с девочками. Во-первых, могу вам сказать, как педагог, что женский мозг гораздо совершеннее, нежели мужской. Обидно, но до мальчиков гораздо дольше доходит, чем до девочек. Но с другой стороны, у девочек капризов больше.
Я счастлив одному: мои педагоги, рано заметив во мне способности запоминать текст и другие педагогические задатки, рано стали учить меня преподавать - с 18 лет, а в 27 я уже занимался этим очень серьезно. Сейчас мне ничего не стоит быстро объяснить любому ребенку, как делается движение - у меня есть такой опыт. Ведь очень многие умеют что-то делать, но не знают, как передать.
Вы сейчас педагог над педагогами - ректор Академии. Насколько комфортно в этой роли?
Николай Цискаридзе: Абсолютно. У меня есть цель, и я знаю, как ее достичь. А цель прежде всего - сохранить образование, которое я получил, потому что оно первоклассное. К сожалению, не только в Питере, но и вообще в стране все находится в довольно сложной ситуации. Двадцать лет шаткости не привели ни к чему хорошему, но мне понятно, что делать.
Иногда в коллективе возникает протест, но это творчество, и в нем всегда есть место диалогу. Хотя бывают моменты, когда мне говорят: почему вы нас не спросили. И мне приходится напоминать, что у нас хоть и демократия, но ректор - я, и за все ответственность в случае чего нести буду только я. И за образование, и за хозяйственную часть, и за состояние здания, и мой автограф будет главным в дипломе выпускников, без него документ недействителен.
Кого из современных российских или иностранных хореографов вы считаете обязательным к изучению?
Николай Цискаридзе: Я традиционалист, и меня всю жизнь обвиняли в этом. Но нет ничего сложнее и уникальнее, чем классическое образование. И потому прежде всего надо сохранять то, что есть.
Великий Константин Сергеев и его супруга Наталья Дудинская так составили завещание, что все их имущество - движимое и недвижимое - принадлежит школе. Даже за каждый спектакль в редакции Сергеева по всему миру деньги получает Академия. А мы, обладая таким богатством, не исполняем практически ничего. И потому у меня планы - по сохранению всего этого великолепия. К примеру, я очень хочу, чтобы в школу вернулся замечательный спектакль "Фея кукол" в постановке Легата, который Константин Михайлович когда-то восстановил.
Кроме того, в этом году 110 лет исполнилось Джорджу Баланчину. Это один из выдающихся балетмейстеров, и к тому же выпускник нашей академии. И впервые в рамках дягилевского фестиваля и премии Гран-При в Михайловском театре в ноябре будет поставлен для Академии балет "Вариации на тему Раймонды". Мы уже подписали договор с Фондом, и это очень важно, что встреча с Баланчиным будет проведена легально. В последние годы его произведения исполнялись незаконно.
Когда вы планируете избавиться от приставки и.о.?
Николай Цискаридзе: В ближайшие полтора месяца у нас экзамены, концерты в Эрмитажном и Мариинском театре, набор детей и студентов, юбилей А.Я. Вагановой. Физически нет времени, чтобы заниматься еще и этими бумагами. Но пока никто не торопит. Меня эта приставка не раздражает, а что до остальных - стоит вспомнить слова великой Коко Шанель: "Мне все равно, что вы обо мне думаете, потому что я о вас не думаю вовсе".
Анжелина Воронцова, солистка Михайловского театра, исполнительница роли в спектакле "Тщетная предосторожность":
Николай Максимович как-то пошутил, что по паспорту я Эрнестовна, но по факту - Николаевна. К роли моей матери в "Тщетной предосторожности" он подошел очень ответственно, и даже сам выбирал для нее какие-то внешние атрибуты - сережки, парики. На сцене он, конечно, волновался - не так, как в Большом, но все же… Однажды на прогоне шлепнул меня с такой родительской любовью, что сам испугался.
С Цискаридзе как педагогом я работала больше всего в своей жизни. Когда я училась в Воронеже, а потом в Москве, преподаватели все время менялись. Но затем четыре года в Большом театре мы были неразрывны и проделали огромную работу. Основа того, что я сейчас делаю на сцене, заложена именно Николаем Максимовичем.
Раньше у меня не было такой идеальной выучки, и он занимался со мной азами классического танца, при этом бывал очень строг и не щадил ни меня, ни другого своего ученика Дениса Родькина - приходилось постоянно опасаться едких замечаний или сравнений.