Проект "do it" - одно из самых известных его детищ, которому исполнилось двадцать лет. На первый взгляд проект "Сделай это…" напоминает обычную инструкцию по созданию произведения искусства. Пишет ее один художник, а воплощает в жизнь другой. Вся интрига, разумеется, в том, кто вызов примет, как поймет "послание" и как приспособит чужую идею для выражения собственной. В связи с открытием московской версии проекта в "Гараже" Ханс-Ульрих Обрист рассказал "РГ", что общего между выставкой, хореографией и театром. И почему инструкция, даже от великого художника, это еще полдела.
Марина Абрамович показывала ретроспективу в "Гараже" в 2011 году, важной частью которой был повтор ее знаменитых перформансов новыми участниками. Она их специально готовила к участию в перформансе, рассказывая не только о том, что они должны делать, но и передавая собственный опыт экстремального существования в пространстве выставки. С вашей точки зрения, ре-перформансы Марины Абрамович и проект "do it" сравнимы?
Ханс-Ульрих Обрист: Перформанс тесно связан с художником, его возможностями, присутствием, доступностью или недоступностью для публики... Марину Абрамович интересует, как опыт художника может быть пережит кем-то еще. Вопрос, в сущности, в том, может ли художник или исполнитель дать новую жизнь перформансу прежних времен.
Сама по себе идея создания произведения по инструкции не нова. Можно сказать, ей почти сто лет, если брать за точку отсчета письмо Марселя Дюшана из Аргентины в Париж сестре с инструкциями сделать на балконе "Несчастный реди-мейд", который должен был стать его свадебным подарком ей и жениху. Тогда-то и выяснилось, что произведение искусства может быть передано по телеграфу.
Собственно, "do it" использует это открытие - возможность делиться произведением с помощью инструкции. Но "do it" не просто дает инструкции исполнителю. У нас есть и произведения, есть экспозиция, специально созданное пространство выставки. Отчасти это похоже на постановку театральной пьесы или исполнение музыки. Выставка превращается в партитуру, которой может воспользоваться следующий исполнитель. Это можно также сравнить с инструкциями легендарного хореографа Уильяма Форсайта, который исследует возможности записи, создал даже свой "банк движений". Он может описывать, как должен действовать указательный палец правой руки, скажем, касаясь ладони левой.
Но искусство только один из аспектов этого проекта. Многие движения, описанные Уильямом Форсайтом, можно выполнять дома, точно так же многие инструкции художников в проекте "do it" можно воплощать в жизнь не только на выставке. В сущности, инструкция - это произведение, которое вы можете унести с собой и создать, скажем, у себя в квартире.
В проекте "do it" художники дают инструкции. Тогда какова здесь роль куратора? Он тоже только дает инструкции, а каждый раз выставки "do it" получаются совершенно разные?
Ханс-Ульрих Обрист: Конечно, роль куратора не в том, чтобы писать инструкции. Он собирает и отбирает произведения, те, что могли бы заинтересовать других художников и зрителей, создает "перекрестки", чтобы могли встретиться художники, которые друг о друге, может, и не знали. Он и катализатор арт-процесса, и тот спусковой крючок, который его запускает вновь и вновь. Могу сказать, что мой мобильник BlackBerry тоже вносит скромный вклад в этот процесс.
Идеи появляются в основном в диалоге с художниками. Проект "do it" в этом смысле не исключение: он появился благодаря разговору с Кристианом Болтански и Бертраном Лавье. Именно в диалогах прорабатываются новые цели и идеи. Куратор помогает их претворению в жизнь. Не искусство существует для кураторов, а кураторы для искусства.
Но куратор, конечно, не только организатор, но и исследователь. Традиционно выставка создавалась как кураторский продукт. Условно говоря, руководство шло по авторитарному принципу - сверху вниз. Сейчас же местные художники начинают играть в проекте не менее важную роль, чем те, кто его начинал. Иначе говоря, "do it" существует отчасти как процесс, который сам себя воспроизводит.
На выставке в "Гараже" можно увидеть, как полная юмора работа Аллана Капроу "Уборка" в прочтении Сюзанны Лейси превратилась в историю об обслуживании, прислуге и эксплуатации . Часто бывали случаи, когда произведения прочитывались принципиально иначе?
Ханс-Ульрих Обрист: Разница прочтений и интерпретаций заложена в самом проекте. Хотя бы потому, что видение художников произведения не может быть одинаковым.
Кроме того, за те двадцать лет, что проект существует, многие его участники ушли из жизни. В частности, такие мастера, как Луиз Буржуа, Джон Чемберлен, Дэвид Вайс, Ричард Гамильтон, Крис Маркер, Макс Нойхаус, Майк Келли... Поэтому появилась идея создать произведения в память о них. Мы пригласили ныне живущих художников создать новые интерпретации работ, следуя инструкциям мастеров, которых уже нет с нами. В случае Сюзанны Лейси получился не просто оммаж Аллану Капроу, который был ее учителем. Перед нами еще и диалог художников двух поколений.
Новая интерпретация может рождаться благодаря столкновению совершенно разных контекстов. Так, художник Олафур Элиассон вдруг решил использовать инструкцию, что написал Франциско Варела, чилийский биолог, философ, нейроученый, работавший после военного переворота в Чили в США и во Франции, и придал ей совершенно новый смысл.
Я уж не говорю про бурное развитие технологии, благодаря которому относительно недавние работы воспринимаются едва ли не как архаика. Я имею в виду пионерские работы, например, французского режиссера Криса Маркера. В 1997-м создавал он работы онлайн, увлеченный идеей виртуальной реальности, расширения пространства одним кликом мышки. Сегодня мир, где Интернет еще в новинку, кажется глубокой древностью.
И, конечно, местный контекст тоже очень важен. Тут нельзя не вспомнить Эдуарда Глиссана, мыслителя, писателя с острова Мартиника, чьи идеи мирового диалога, порождающего различия, чрезвычайно важны. Он противопоставлял его процессам глобализации. С одной стороны, он подчеркивал опасность глобализации как процесса, стирающего различия. Сопротивление этому гомонезирующему влиянию неизбежно и должно быть. Но, с другой стороны, замыкание, отказ от диалога не менее опасны. Хотя бы потому, что уменьшают потенциал развития локальных сообществ. Глиссан считал, что нужно вести мировой диалог, но выстраивать его по-иному, не так, как идут процессы глобализации.
Это, в сущности, и пытается делать проект "do it". Выставка всегда ориентирована на внимание к локальному контексту, вовлекает в диалог местных художников и, опираясь уже и на их видение и понимание мира, движется дальше. Можно сказать, что это проект, который вдохновлен идеями писателя Эдуарда Глиссана не меньше, чем идеями Бертрана Лавье и Кристиана Болтански.
Вы упомянули, что проект "do it" раздвигает границы искусства... Вопрос о границах искусства живо дискутировался в связи с будущей "Манифестой", которая в конце июня открывается в Петербурге. Вы не могли бы поделиться своим видением проблемы?
Ханс-Ульрих Обрист: Изначально проект "do it" не был выставкой, заявлявшей, что нет произведений искусства, или, говоря нынешним языком, арт-объекта. История искусства - это во многом история произведений. И продолжает оставаться ею. Речь шла не об исчезновении арт-объекта, а о способах его существования во времени и вопреки ему. И о том, что не обязательно перевозить произведения на поездах-самолетах-кораблях. Если существуют пьесы, нотные записи, то почему не появиться и инструкциям художников? В этом смысле это, конечно, эксперимент.
У каждой выставки свои правила игры. Для меня они определяются теми правилами, которые задает художник в своих произведениях. Так, выставка "14 комнат" в Базеле задается идеей "живого искусства" и, в частности, "живой скульптуры". Или, скажем, проект "Мой почерк" поселен в виртуальном пространстве Instagram. Художники, архитекторы пишут что-то от руки, фотографируют записи и выкладывают в Instagram. Здесь письмо от руки, исчезающее на глазах, возвращается уже как раритет в новое цифровое пространство. Причем существующее буквально на ладони.
"Манифеста" же иного типа выставка. На мой взгляд, идея вторжения современного искусства в Эрмитаж очень любопытна и плодотворна. Понятно, что речь идет о диалоге искусств разных эпох. Каспар Кениг очень сильный куратор, одна из ключевых фигур на арт-сцене, который знаменит, в частности, выставкой "Западное искусство" в Кельне 1981 года. "Манифеста" с ее идеей диалога западного и мирового искусства, прошлого и современности - выразительная рифма к той кельнской выставке. Кроме того, Кениг работал и как независимый куратор, и как директор музея Людвига в Кельне. И тот, и другой опыт, думаю, пригодятся во время работы над проектом для Эрмитажа. Он великолепный импресарио. Я это знаю не понаслышке. Мы сотрудничали во время работы над проектом "Разбитое зеркало" (1993), показанном во Франкфурте и Вене. Он многому научил меня. Мне очень интересно увидеть проект, который он сделает в Эрмитаже.