После просмотра взяли паузу: отойти от сильнейшего впечатления так сразу невозможно. Ясно было одно: хотя некоторые критики уже определили фильм как "чернушный" - но именно чернухи, при всей жесткости высказывания, в нем нет и следа. Есть накаленный по фабуле рассказ о столкновении частного человека с государственной машиной, где человек чувствует себя раздавленным ее жерновами. История эта могла произойти где угодно и когда угодно. Взятый в основу американский прецедент авторы перенесли на почву современной России - и он идеально уложился в контуры хорошо знакомых общественных нравов. Героя фильма Николая с семьей гонят из дома, где жили его деды: участок на берегу залива понадобился местному мэру для строительства очередной резиденции. Николай пытается сражаться за свои права - и сталкивается с вечной коллизией: у мэра все схвачено, и рядовой человек тут бессилен. Спрессованная до невыносимости фабула заставляет не только сопереживать (два с лишним часа пролетают как миг), но и напряженно думать о происходящем: как в любом большом искусстве, в фильме есть неощутимые лакуны, отведенные зрителю для его личного, им вершимого суда. "Левиафан" провоцирует мысль, и, как ни странно, именно этим порождает надежду и тот "свет в конце туннеля", которого не бывает в плоско "чернушном" кино.
Оптимизм отчаяния
- Вы, как граждане и патриоты нашей страны, сделали честный - жесткий, пронзительный, правдивый фильм. Но всегда ли честность помогает сохранить надежду?
Андрей Звягинцев: Тема противостояния человека и государства - вечная и неизбывная. И действительно: чем честнее, чем бескомпромисснее взгляд на нее, тем меньше надежды на изменение баланса между этими силами. Если же говорить о сохранении надежды - тут кроется один парадокс. Фильм как зеркало демонстрирует неприглядные стороны многого из того, что происходит с нами. Это зеркало не искривляет, но и не приукрашивает; мне кажется, этот сигнал прямой, не искаженный. И, как любой прямой сигнал, именно он и дает нам надежду разглядеть в этом зеркале самих себя. Никто из нас не возьмет на себя ответственность внушать какую-то иную надежду, кроме той, которую каждый должен сохранять в своем сердце самостоятельно. Безо всяких внушений, без фальшивых подпорок в виде прекрасных финалов. Я даже думаю, что это долг любого совестливого человека - сохранять надежду, невзирая на происходящее вокруг. Все, на что претендует наш фильм - это почти беспристрастное отражение происходящего, констатация состояния общества, факт, явленный на экране.
Александр Роднянский: Насчет надежды: а вы задайте этот вопрос нашим крупнейшим писателям XIX века! В России всегда были трагические авторы: Лермонтов, Гоголь, Солженицын, Достоевский. У них было сходное ощущение российской жизни. Мне кажется, Андрей Звягинцев и Олег Негин стоят на плечах большой русской литературной традиции. Эта традиция опирается на веру в безмерность и широту души русского человека, в которой одинаково от бога и дьявола. Митя Карамазов говорит о сочетании в русском национальном характере низменного и возвышенного, святого и греховного, и полем битвы этих двух противоположностей является человеческое сердце. Реалистическая традиция великой русской литературы - это неизменное внимание к маленькому человеку, который остается личностью в условиях крайнего унижения и бесправия.
- Да, правда, где-то в середине картины я стал думать о Достоевском.
Звягинцев: Для меня это трагическое ощущение удивительным образом порождает оптимизм. Когда понимаешь, что не можешь не говорить о том, что происходит вокруг. И я надеюсь на зрителя, который тоже способен почувствовать дыхание этой правды и найти в этой правде красоту, а значит и пищу для оптимизма.
- В фильме нет ни кадра фальши. При этом возник образ страны, в которой страшно жить. Вам не хочется из нее уехать?
Звягинцев: Зачем? Я не уеду из моей страны. Пока есть возможность высказываться, делать такие картины, делиться своей болью - почему же здесь не жить?! Тем более, если чувствуешь, что фильмы попадают в сердца твоих зрителей, что они им нужны. Не скрою, я получил сегодня удовольствие, увидев лица людей, выходящих из зала...
Роднянский: Кинотеатральный репертуар огромен - в прокат выходит внушительное количество фильмов разных жанров - и "добрые комедии", и фэнтези, и семейные драмы. И среди этих сотен картин появляется одна, не слишком веселая. На мой взгляд, фильмы таких режиссеров, как Андрей Звягинцев, Ларс фон Триер или Михаэль Ханеке, исследуют природу человека в экстремальных ситуациях, касающихся самых важных вопросов жизни. Как это происходило в шекспировских трагедиях. Хотя, должен сказать, такого рода сомнения у меня были, и я на всякий случай решил себя проверить. И первым человеком, кому я показал фильм еще до Каннского кинофестиваля, был Станислав Говорухин. Он категорически не воспринимает российское так называемое "чернушное" кино, и, будучи постоянным гостем и участником "Кинотавра", всячески его критикует. И вот Говорухин посмотрел фильм и сказал мне: "А что ты, собственно, волнуешься? Что тут речь идет о беззаконии, и творят его подчас люди, сидящие в кабинетах с портретом президента? Ну, так мы у себя на "Народном фронте" говорим об этом более жестко".
- "Левиафан" укоренен в наших реалиях, он о России - и одновременно это универсальная история. Она получила такой резонанс в мире явно не потому, что там, мол, рады любой критике России, а потому что разделяют те же проблемы и те же горести. Среди истоков картины - судьба американца Химейера. Можно, для непосвященных, чуть подробнее?
Звягинцев: Я о нем услышал еще в 2008 году, рассказал Олегу Негину, и мы долго ходили вокруг этой фигуры. Потом возник еще один источник: новелла Генриха фон Клейста "Михаэль Кольхаас". Эти две истории - просто близнецы-братья, даже была мысль - а не сделать ли фильм по Клейсту? В конце концов решили, что самым правильным будет воплотить эту историю в наших реалиях.
Роднянский: Хотя и американский вариант тоже обсуждали. В числе поклонников Андрея - Бред Питт, да-да, Андрей с ним в переписке давно. И вот вообразите его в роли Химейера, и вся история уложится обратно в американский быт без зазоров - ни одного художественного компромисса.
Звягинцев: Изначально наш сценарий был другим: дом главного героя сносили не под резиденцию, а под федеральную трассу. А так как Химейер в схожей ситуации сел на гусеничный трактор, запаял себя внутри многотонной брони и снес завод, с которым у него была тяжба, - то и наш герой в первом варианте трактором сносил здание городской администрации. Но мы чувствовали: что-то не так, что-то мешает, не отсюда такой финал! И пришло решение: Николай не доходит до отчаянного бунта, он просто молча уходит в никуда. Именно этот финал, мне кажется, дает ощущение правды, сокрушающей твой дух и одновременно возвышающей его над происходящим.
Олег Негин: История Химейера - это одноэтажная Америка. Это картонные здания, которые можно очень красиво сносить на экране. А у нас даже на таком огромном тракторе снести административное здание проблематично. Да и где у нас тот трактор - Химейер ездил на тракторе размером с эту комнату! Но главное - такая месть не в российском характере, не наш это поступок.
Звягинцев: Был бы фальшивый, картонный триумф в духе "Рембо". Для нашего фильма -просто самоубийственный. Вот так и вышло: история случилась в Америке и могла случиться где угодно - но детали обстановки и поведения целиком взяты в России.
Необходимое зло
- Коснемся актуальной темы: фильм должен выйти в новых условиях, когда сквернословие в искусстве запрещено законом. Мата в вашем фильме, вопреки слухам, немного, и он возникает в моменты эмоциональных срывов. Это не тот мусорный фон, каким он стал в картинах другого художественного качества. Здесь мата мало, и он органичен. Но как же теперь быть с ним? Он останется?
Звягинцев: Если переозвучивать - фильм эмоционально пострадает. Возможно, будут две версии, и тогда выбор за владельцами кинотеатров. Они вправе сами принять решение о показе, причем гипотетически мы должны дать им обе возможности: версию, отцензурированную в рамках закона, и оригинальный вариант. И я даже знаю о готовности некоторых прокатчиков пойти на это - заплатить штраф, предусмотренный законом, но показать картину в авторской версии. Вообще говоря, для принятия таких решений законодателям хорошо бы знать контекст современного кино, не только нашего. Во многих американских и европейских фильмах звучит ненормативная лексика. Я был в этом году председателем жюри на фестивале "Кинотавр": молодое русское кино стремится говорить на языке реальности, мы и там видели фильмы, где ненормативной лексики значительно больше, чем в "Левиафане". Другой вопрос, что ее не должно быть в жанровом кино для семейной аудитории и, уверен, создатели таких фильмов сами об этом знают, без всяких законодательных мер. У нас просто путают два типа кинематографа: один адресован многомиллионной аудитории, другой - ее взрослой, мыслящей части. Это разные виды кино. И различить их легко: на афише нужно предупреждать: осторожно - ненормативная лексика. Или ставить возрастные ограничения. Все эти меры давно уже придуманы в мире.
- Расшифруйте для непосвященных название: "Левиафан". Как возникли эти ассоциации и связи?
Звягинцев: Название первого драфта сценария было "Батя", на то были свои причины, о которых сейчас нет смысла говорить. Но тема библейского Иова в замысле уже маячила. При определенном усилии ее можно разглядеть даже в истории с Химейером.
Негин: А Левиафан - библейское чудище. Его образ даже соотносят с дьяволом. Так называется и работа Томаса Гоббса, английского философа: "Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского", - речь там идет о взаимоотношениях человека и государства.
Звягинцев: Тема фильма окончательно сформировалась, когда мы вышли к Гоббсу. Он считал, что человек - это "война всех со всеми", и в попытке защититься от этой войны люди создали государство, отдав суверену все свои свободы в обмен на социальные гарантии и безопасность. Гоббс считал это наиболее совершенным выходом из положения.
Негин: ...Необходимое зло.
Звягинцев: Хотя он считал это благом. Но мне была важна мысль, что человек жертвует своей свободой в обмен на социальную защищенность и гарантии справедливости. Ведь это, в сущности, сделка с дьяволом: отдать свою свободу в обмен на иллюзию. А что это, если не иллюзия - все эти гарантии? По Гоббсу, это единственный выход из положения, но парадокс в том, что это и есть добровольный отказ от свободы, дарованной человеку самой природой.
Негин: Гоббс был приближенный ко двору человек. Он писал в пользу государства и подводил философскую базу под существование этого чудища - от слово "чудо". Бог говорит Иову: посмотри на Левиафана, ты не можешь постичь, как он устроен, это же чудище! Гоббс понимал, что государство если и не зло в прямом смысле слова, то ограничение каких-то важных свобод. И человек должен идти на это сам. Один из результатов - в нашем фильме.
- Сильно звучит проповедь в финале.
Негин: Она не придумана - склеена из трех настоящих проповедей.
- ...И на берегу высится очень выразительный остов гигантской рыбы. Как феллиниевское чудище в финале "Сладкой жизни" - символ чего-то ужасного. Того самого Левиафана.
Звягинцев: Специально строили это бутафорское полуторатонное 24-метровое сооружение. После съемок увезли в Москву, будет теперь где-нибудь служить украшением. Я даже знаю где.
- Вообще, вы нашли потрясающую натуру - где все снималось?
Звягинцев: Поселок Тириберка. Это в 120 километрах от Мурманска, на самом берегу Баренцева моря. Там нет ни гостиниц, ни общепита - умирающий поселок. Зимой оттуда не выехать: так заваливает снегом. А это поселок древний, рыбацкий, и еще сравнительно недавно жил он хорошо. Фотография, которую герой показывает в фильме, - реальная Тириберка 1929 года. Это был цветущий край. А последние двадцать лет там все вымирает. И остовы мертвых кораблей, которые вы видели в фильме, - возможно, те самые корабли, которые, еще живые, на том фото 29-го. Была жизнь - и она ушла.
Роднянский: Когда мы ехали выбирать объекты, я предлагал: лучше всего - Питера и Москвы. Там вся инфраструктура, профессионалы, машины... Когда для съемок ты выезжаешь в такую даль на два с половиной месяца, нужно везти всех специалистов. Включая тех, кто строит, прибивает доски, постановщиков, механиков, водителей. И вот сто человек столько времени там живут. А там нет ни гостиниц, ни общепита. Мы даже начали строить гостиницу, но подрядчика посадили, и пришлось жить по частным квартирам.
Звягинцев: Актеры вели себя самоотверженно. Анна Уколова специально для своей роли набрала пятнадцать килограммов. Абсолютно естественная, просто волшебная актриса. Алкоголь в кадре пили по-настоящему. Кроме Романа Мадянова. Он сыграл свою роль, как говорится, "на таланте".
- Андрей, у вас в творчестве уже возникает лейтмотив: проекция нынешних процессов в недалекое будущее. Заключительный кадр "Елены": на чужом диване копошится отпрыск нового паразитарного класса - завтрашнего хозяина времени. В "Левиафане" в сцене проповеди вы панорамируете на лицо мальчика - отпрыска коррупционера мэра и, вероятно, продолжателя его дела. Это смотрится довольно зловеще.
- А у меня во время просмотра сначала было ощущение смятения - волны, которая накрывает тебя так, что невозможно терпеть. А потом вдруг наступило это странное примирение: появился кадр с девочкой. Детские лица дарят одновременно чувства боли, трагедии и надежды. И ты можешь позволить себе наконец вздохнуть.
Звягинцев: Да, жизнь продолжается. И эта девочка в храме - я сам не мог оторвать от нее глаз. Она необыкновенна: от нее исходит свет какой-то удивительной силы. Это для фильма важный образ.
- Про детей поговорили. А можно чуть-чуть про женщин? На "Кинотавре" большую часть женской аудитории волновал вопрос: что случилось с женой Николая? Работница рыбного завода, она понимает: кольцо вокруг семьи сужается - не могла она так поступить! Финал открытый, и он мучителен.
Роднянский: Это, мне кажется, важное качество фильмов Андрея и Олега: есть существенные смысловые звенья, которые как бы изымаются из повествования, и решать предоставляется зрителю. В этом одна из ключевых загадок того, как функционирует кино. Люди - все сложные, и в какой-то момент ты в зале понимаешь - неважно, что герой чинит в мастерской машины, а героиня на заводе режет рыбу. Они сложные. Как и мы все.
- Да, это один из шоковых моментов фильма: когда ты теряешься в предположениях. И даже приходит ужасная мысль, что страшный поступок мог совершить его сын Ромка...
Звягинцев: Актер Вдовиченков до сих пор убежден, что так оно и есть! Но на самом деле, если внимательно смотреть, все будет понятно.
Дорога к экранам
- Вы проводили для "Левиафана" фокус-группы?
Роднянский: Проводим пробные показы. Но мы очень осторожны с этим фильмом - хочется, чтобы его воспринимали как художественное высказывание, а не политическое заявление.
- Когда картину увидит зритель?
Звягинцев: Стратегия продюсеров, как я ее понимаю, в том, что нужно копить энергию ожидания. А препятствий для выпуска картины нет, никто их не чинит. Министр культуры посмотрел картину за два дня до пресс-показа в Каннах, и сказал: фильм талантливый, но мне он не нравится. Я это понимаю так: "талантливая картина" - это речь должностного лица, а "мне не нравится" - частное мнение, на которое каждый имеет право.
Роднянский: О датах проката пока рано говорить. Хотя прокатное удостоверение уже получено. Картину приглашают многие российские фестивали, но мы пока отклоняем эти предложения: после Канна показали на "Кинотавре" - и все. От показа на Московском фестивале мы тоже решили отказаться: лучше сделать самостоятельную премьеру, чем затеряться в таком мощном потоке картин, а потом несколько месяцев ждать проката.
- А международные фестивали?
Роднянский: Приглашают практически все, и главная проблема - выбрать. Мюнхен, Карловы Вары, Хорватия. Просят Иерусалим и Хайфа - придется выбирать. 23 сентября премьера в Париже, и фильм выходит во французский прокат. Права на США и Канаду - у Sony Classics. Я думаю, у "Левиафана"даже больший прокатный потенциал, чем у всех предыдущих картин Звягинцева, включая исключительный успех "Возвращения": на новый фильм очень горячо откликнулись ваши коллеги из мировой прессы. Смысл фестивалей в том и заключается: приезжает пресса, и ее экспертные оценки мощно влияют на покупки фильма. Вот только утром появились первые рецензии - вечером все основные рынки на это реагируют. Люди из Sony Classics, впервые на моей памяти, буквально зажали меня в угол и не дали выйти, пока мы не договорились. Потому что пресса вышла невероятная, и на пресс-показе была 10-минутная овация - там такого почти не бывает.
- Фильм полностью финансировался государством?
Роднянский: Нет, государство предоставило чуть меньше 45 процентов бюджета.
- Каковы стратегии продвижения столь разных фильмов, как "Сталинград" и "Левиафан"?
Роднянский: Продвижение - малая часть работы с такими разными фильмами. Главное - определить адрес фильма, его целевую аудиторию и наиболее органичную интонацию разговора о нем. Чтобы она вызывала не раздражение, а интерес, желание смотреть и сложить собственное мнение. В случае со "Сталинградом" все было много сложнее. К Звягинцеву и его творчеству относятся с заведомым интересом, с уважением, а подчас и с энтузиазмом. Федор Бондарчук задолго до появления своего фильма поляризует аудиторию. Еще никто не знает, что за картина и как она сделана - но многие уже раздражены. О "Сталинграде" много всего было написано еще до того, как кто-нибудь увидел хотя бы кадр: Федору мешает некий шлейф предвзятости. Трудности продвижения "Сталинграда" были связаны и с тем, что это фильм о Великой Отечественной, святой для всех теме в нашем кино, где были абсолютные шедевры, - и вот еще одна картина, чем она будет интересна? Как всем известно, фильм Бондарчука более чем успешно прошел и в России, и за ее пределами. Хотя был самым рискованным проектом, который можно представить. Что касается "Левиафана" - тут достаточно информационных сообщений о том, что фильм появится на экранах. Нужна пресс-поддержка, мнения экспертов и зрителей. Рецензии крупных критиков, к которым прислушивается аудитория: это они сегодня приглашают в кинотеатры. Ведь публике "Левиафана" не нужны рекламные баннеры на улицах - они нужны большим коммерческим фильмам. Это сложная картина, ее легко можно использовать в спекулятивных целях, и к ней могут попытаться прилепить клеймо, скажем, не патриотичной. У меня был такого рода разговор, и я задал встречный вопрос: каким образом Звягинцев, родом из Сибири, с его сложным, не мажорным путем в кинематограф, режиссер, обеспечивший несколько больших побед русского кино в мире, до мозга костей русский, верующий человек- как он может сделать не патриотичный фильм?! Но я не раз был свидетелем того, как вполне добропорядочные фильмы были сбиты шквалом сиюминутного и мгновенно улетучившегося из памяти политического интереса. Я считаю "Левиафан" выдающимся художественным произведением и уверен, что к публицистике он не имеет никакого отношения.
- Вопрос председателю жюри "Кинотавра". Андрей, что вы теперь думаете о состоянии нашего кино?
Звягинцев: Возможно, я "включил режим щедрого приятия" того, что смотрю, но мне понравились очень многие картины. Некоторые из них ничего не получили, но это решалось коллегией жюри сообща. Главное, что могу сказать в этой связи: в России есть кино, есть талантливые авторы, есть "свежая кровь". Признаться, я получил мощную инъекцию творческой энергии: хочется делать кино!