Андрей Глебович, что это за тест, который интегрировал ваш университет в европейскую систему высшего медицинского образования?
Андрей Камкин: International Medical Admission Test (IMAT) - международный тест для желающих обучаться профессии врача. Это письменная работа, которая позволяет выявить знания абитуриента по биологии, физике, химии и прочим предметам. Перед тестированием надо сдать экзамен по английскому языку и набрать не менее 5,0 баллов по шкале IELTS или не менее 2,0 баллов по шкале Cambridge English. Пройдя тест и начав обучение, студент может претендовать на продолжение обучения также в любом из университетов, входящих в эту программу, и получить сразу два диплома - наш и зарубежный. С этого года открывается возможность учиться по специальности "Лечебное дело" в РНИМУ и Миланском университете одновременно. Со следующего года станет возможным учиться параллельно у нас и в Туринском и Венских университетах - техническом и медицинском - по специальностям "Медицинская биофизика", "Медицинская биохимия" и "Медицинская кибернетика". Достигнуты также соглашения с Берлинским университетом им. Гумбольдта и Университетом Восточной Финляндии, ведутся переговоры и с другими вузами Европы.
Сработали личные связи? Вы ведь 25 лет проработали в европейских университетах.
Андрей Камкин: Конечно, личные контакты, и не только мои, а и многих коллег, свою роль сыграли. Однако самым важным было то, что мы смогли за два года привести наш университет в полное соответствие с требованиями, предъявляемыми к европейским вузам. После нашего обращения здесь были комиссии образовательных организаций Евросоюза (например, Кембриджская комиссия), и они признали, что жесткие меры, которые мы предпринимаем в реформировании университета, позитивно сказываются на его деятельности.
О каких мерах идет речь?
Андрей Камкин: На Западе критериями качества работы университета являются не столько правильно оформленные отчеты и планы, сколько определенный перечень позиций в оценке вуза. Одна из основных - количество публикаций в международных журналах с максимальным импакт-фактором (численный показатель важности научного журнала. - Ред.). Таких высокорейтинговых публикаций у нас было всего несколько в год. В 2013 году, после прихода нашей администрации, их число увеличилось в 7,4 раза, а за первое полугодие текущего года - уже в 10,5 раза. До конца этого года мы рассчитываем на рост в 25 раз. Если так пойдет и дальше, то через год мы выйдем на уровень Европы в пересчете на количество научных сотрудников и профессорско-преподавательского состава. Научный сотрудник должен публиковать в среднем три статьи в год, а преподаватель - одну в год. Многие другие позиции мы также выполнили.
В принципе, в РНИМУ и до того уровень исследований был высок, но многие ученые свои работы не публиковали в ведущих зарубежных изданиях. Как вам удалось заставить их писать статьи в западные журналы?
Андрей Камкин: В основе всего лежит экономика. Мы получаем хорошее финансирование по программе национальных исследовательских университетов, выигрываем большое количество целевых программ, расходуем на свои нужды и внебюджетный фонд. В результате, во-первых, стали премировать за серьезные публикации. Во-вторых, создали лаборатории по западным принципам - у сотрудников имеется любое современное оборудование, гораздо лучшее, чем на Западе, все необходимые химреактивы и т.д. В-третьих, там европейская зарплата - сегодня таких лабораторий уже семь. При этом мы без сожалений сокращаем лаборатории, где за последнее время сотрудники при наличии всей необходимой аппаратуры ничего не сделали.
Сотрудники вынуждены уходить?
Андрей Камкин: А есть другие варианты? Оставлять людей, которые 25 лет ничего не делали, но при этом довольствовались низкой зарплатой? Мы пробовали просто повышать зарплату - это не принесло результатов.
Представляю, что говорят за вашей спиной: пришел, все порушил и т.д.
Андрей Камкин: Ну да. Но есть такая песенка про дедушку, ослика и внука. Как бы они не менялись местами, народ их все равно осуждал. Я уверен, что мы идем правильной дорогой, на благо государства, науки и здравоохранения. Если мне дали поручение привести университет в соответствие с международными требованиями, и я обязался, то я это и сделаю.
А разве для этого не надо серьезно переработать все наши образовательные программы? Ведь разница наверняка существенна.
Андрей Камкин: Нет, как раз существенной разницы нет. У нас разные принципы преподавания и компоновки материала. Более того, по многим вопросам российская медицинская школа более эффективна, нежели западная. Например, по ряду дисциплин у нас более широкая программа. Задача создания международного университета не в том, чтобы наши студенты, получив второй диплом, уезжали, а в том, чтобы здесь было сосредоточено все лучшее из нашей российской школы и все лучшее - из западных школ.
Но ведь часть ваших лучших выпускников все равно уедет, вы же это понимаете?
Андрей Камкин: Приведу пример своей кафедры. Она была сертифицирована на Западе еще в 1985 году - сначала в Германии, и наши публикации шли на Запад без ограничений. Затем - в Евросоюзе. Мы в свое время полностью заменили кадровый состав кафедры, набрали молодежь, и она получила возможность работать на хорошем оборудовании, стажироваться год-два-три на Западе. Все они возвращались, и сейчас даже не хотят ездить туда для проведения совместных работ. Говорят: "Зачем, наша лаборатория лучше любой западной, но там нас держат в рамках узкой полукоммерческой тематики, а здесь мы в русских традициях делаем, то, что нам интересно".
Зато у нас душит науку бюрократия: чтобы получить какой-то прибор, надо исписать кучу бумаги и год ходить по инстанциям.
Андрей Камкин: Мы организовали эту работу так, что кафедры только пишут заявку и обоснование. Все остальное делают специальные службы, которые сегодня работают с 90-процентной эффективностью, потому что тоже хорошо зарабатывают.
В этом году тест смогут сдавать наши российские абитуриенты, со следующего - выпускники школ из стран СНГ. Ожидаете ли вы, что здесь захотят учиться студенты из Европы, или нет?
Андрей Камкин: В принципе, желающие студенты европейских вузов могут к нам перевестись. Сейчас мы принимаем в основном абитуриентов из восточных стран - просто по межгосударственным соглашениям. И нередко уровень их знаний гораздо хуже, чем у наших абитуриентов. Если они будут приходить к нам по системе IMAT, то уровень этих абитуриентов значительно повысится.
Я-то думала, что уровень наших абитуриентов уступает уровню выпускников средней школы других стран.
Андрей Камкин: Да, он снизился в последние годы, но это связано, на мой взгляд, с фактором ЕГЭ, последовательным противником которого для медицинских вузов я являюсь. Врача нельзя учить с базовыми знаниями по ЕГЭ. Врач должен ставить диагноз на основании разрозненных данных, которые нужно уметь логически увязать, а ЕГЭ, к сожалению, этому не учит.
Но в США испокон века сдают тесты при поступлении в университеты, да и в Европе тоже. Что же в этом плохого?
Андрей Камкин: А вы знаете хоть одного Нобелевского лауреата, который родился и учился по тестам в США? Что касается высшего образования, США нам не пример - если мы придем к такому образованию, это будет катастрофа. Европа уже ушла от их системы образования, и у них опять все стало хорошо.
Тест тесту рознь, конечно. Если там решаются какие-то задачи - это одно. Но если там просто ставятся галочки против готовых ответов - это не тест, а дебилизация. Я заглядывал в тест своего ребенка по сказке "Маша и медведь". Вопросы такие: "На какой стул села Маша - большой, маленький или средний? Из какой миски ела Маша? Маша - смелая или нет?" Да причем здесь это? Маша прежде всего - плохо воспитанная девочка, зашла в чужой дом и стала вести себя, как хочет. Но анализ сказки выбивается с детства: главное - на какой стул она села. Да ладно бы сам факт ЕГЭ, но подготовка к нему - натаскивание, а не получение знаний. Тем не менее, я сам ввел тестовую систему в университете, хотя и основанную на других принципах и по другим причинам.
Вот это сюрприз! Как увязать две эти позиции?
Андрей Камкин: Наша тестовая система в корне отличается от системы ЕГЭ. Это 10-минутный тест в начале занятия, когда студент на компьютере отвечает на узкие конкретные вопросы. Это сделано, чтобы убрать "человеческий фактор" при выставлении оценки. Если у студента тест выполнен на двойку, а устный ответ - на пять, и есть три таких случая, то их проверяет всеуниверситетская чрезвычайная комиссия - ВЧК, но совпадение аббревиатур чисто случайное. Бывает и другое: за тест 5, а за устный ответ - двойка. Тут варианта два: либо он списал, либо преподаватель сознательно по каким-то соображениям завышает ему оценку в первом случае, и искусственно занижает во втором. И то, и другое - повод для выяснения. То есть у нас появилась форма жесточайшего контроля за учебным процессом, как с точки зрения контроля работы преподавателей, так и с позиций контроля студентов.
Это как-то связано с историей трехлетней давности, когда в университете был большой скандал, связанный с коррупцией при поступлении? Удалось ли справиться с этой проблемой? Прием идет чисто, без "ректорских списков", без "галочек" на полях письменных работ?
Андрей Камкин: В то время я был на зарубежной работе и вернулся в университет уже после этой истории. В течение двухлетней работы нашей администрации преподаватели и сотрудники других категорий, которые были замечены во вступлении в финансовые отношения со студентами, покинули университет. А если есть фиксированные доказательства - то следует обращение в прокуратуру и расформирование кафедры. Так нам удалось ликвидировать несколько кафедр в полном составе. Приемную комиссию мы заменили наполовину, влили много молодежи. Прием в этом году идет под жестким контролем, в том числе и негласным. Каждые три часа мне докладывают ситуацию, сводную справку - ежедневно в 12 часов ночи. И пока нет информации, что замечены какие-то нарушения. Я не идеалист и вполне допускаю, что могут быть отдельные случаи, но уверен, что лишь точечно. И уверяю вас, если бы представители европейских образовательных комиссий что-то подобное нашли, то нам никогда не дали бы возможности войти в европейскую систему образования.
Предполагает ли ваше сотрудничество с европейскими вузами обмен преподавателями?
Андрей Камкин: В 2012 году 60 заведующих учебными частями и ведущих наших преподавателей на месяц уезжали на Запад знакомиться с учебно-методической работой. Столько же - в прошлом году, и мы должны прийти к тому, чтобы каждый преподаватель прошел минимум месячную стажировку, а желательно - полугодовую. Сейчас у нас в штате работают 17 зарубежных профессоров на постоянной основе - из США, Германии, Новой Зеландии.
Чтобы студенты обменивались, необходим язык. У нас врачи слабо владеют иностранными языками. Как сейчас с этим в университете?
Андрей Камкин: Есть две категории студентов. Одна учит язык, чтобы общаться, и не далее, а другая - понимает, что без английского языка им в этой жизни делать нечего, поскольку это язык науки всего мира. И таких все больше. На кафедре иностранных языков у нас работают дополнительно курсы для аспирантов, ординаторов, студентов. В новом учебном году кафедру английского языка откроет у нас Кембриджский университет.
Во многих вузах жалуются, что студенты сейчас очень ленивы, не хотят учиться. У вас не так?
Андрей Камкин: Конечно, студенты есть всякие. К основным пунктам оценки вузов в Европе относится и отсутствие двоечников. Мы полностью изжили эту проблему за два года. Неуспевающих студентов сейчас отчисляем и будем жестко отчислять. Более того, в нашем университете уже полтора года запрещено восстановление студентов, отчисленных за академическую неуспеваемость. Сейчас пытаемся избавиться и от троек - даем студентам-троечникам три месяца на их исправление. Если не смогут или не поймут всю важность перемен - будем предлагать перейти в вузы попроще. Я не представляю себе, как может врач, учившийся на двойки и тройки, подойти к новорожденному - наша профессия исключает возможность учиться плохо.
Справка "РГ"
Андрей Глебович Камкин - ученый-физиолог, д.м.н., профессор, автор 300 научных работ, 20 книг, 11 патентов. Сформировал новое направление исследований в физиологии, является основателем международной школы по исследованию механизмов механоэлектрической обратной связи в сердце. С 1985 по 2010 - рецензент ведущих зарубежных журналов в области физиологии. С 2005 года один из главных редакторов международного концерна Springer и шеф-редактор ежегодной книжной серии Mechanosensitivity in Cells and Tissues. Долгое время работал профессором в университетах Оксфорда и Лондона (Великобритания), Берлина и Халле (ФРГ).