Владимир Меньшов: Мне сегодняшний кинематограф не интересен

Его первая большая роль в кино тоже была по тем временам прежде всего поступком. Фильм Алексея Сахарова назывался программно: "Человек на своем месте" - и в начале 70-х прозвучал как взрыв бомбы: в нем замшелых партийных "доверенцев" теснила дерзкая, полная планов молодежь, и задача такого кино была провокационна - побудить новые поколения к самостоятельным решениям. Меньшов играл молодого механизатора, который сам себя предлагал в председатели колхоза, делом доказывая, что смекалка и умение берут города. Не знаю, в какой степени режиссер угадал природу выбранного им актера - мы с Меньшовым тогда еще не были знакомы, но сдается, что и Меньшов повлиял на роль, и роль - на Меньшова. Вот так красиво давать отпор привычному распорядку вещей и упрямо двигать вперед прогресс - почин был заразителен, и фильм стал одним из тех произведений, которые реально готовили перемены в стране - закладывали в общественном сознании энергию грядущей перестройки.

Как режиссер Меньшов дебютировал фильмом тоже более чем крутым. Его "Розыгрыш", один из лучших образцов "школьного фильма", долго не сходил с экранов, и даже был сделан его ремейк - как водится, значительно более слабый. Завершенных режиссерских работ у Меньшова пока всего пять, но все невероятно популярны. "Москва слезам не верит" удостоена "Оскара" и стала для мира визитной карточкой тогдашней России. "Любовь и голуби" вошли в число телевизионных хитов вровень с эталонными комедиями Эльдара Рязанова. "Ширли-мырли" стали редким примером сатирического фарса, их гэги стали фольклором. "Зависть богов" полнее всех отразила переломный момент в жизни страны - когда обросший ракушками "Титаник" по имени СССР уже угрожающе кренился. Шестой фильм, "Салонная драма", был задуман как мюзикл, и даже был снят большой эпизод, красивый, музыкальный и звездный, но все застряло из-за отсутствия финансирования - похоже, эта картина так и не будет закончена. Но и с пятью фильмами Меньшов вошел в число наших классиков и авторитетнейших людей российского кино.

Он более чем болезненно воспринимает ломки, в которых страна мотается последние четверть века. Отчетливо понимает пороки, разъевшие советскую систему, - пересмотрите "Ширли-мырли" или "Зависть богов". Но точно знает, что, благодаря этой системе или ей вопреки, в стране состоялось многое исторически бесценное - пересмотрите "Москва слезам не верит" и "Розыгрыш".

Обо всем этом мне давно хотелось с ним поговорить. И были долгие разговоры, и были подготовлены газетные интервью. Но каждый раз, перечитав сказанное, Меньшов текст браковал: надо переговорить заново! Окружающая обстановка менялась очень быстро, еще вчера актуальное на глазах устаревало, новые события требовали осмысления. Как человек обстоятельный, мой собеседник не хотел спешить с выводами. Теперь пришла пора поздравить мастера с юбилеем, и я рискну обратиться к этим беседам: в них отзвуки того очень серьезного, противоречивого и подчас мучительного, что составляет нашу общую историю, боль и надежду - суть наших бесконечных споров.

Грязи и князи

Итак, возникло, мягко говоря, непонимание между тем, что у нас называют силами демократии, и большинством населения страны. Оно уже очевидно. В чем его причины?

Владимир Меньшов: Это началось, когда в части общества сложилось представление о том, что советская власть была сплошной ошибкой. Сейчас уже заикнуться о том, что коммунизм как идея была вполне благородна, - значит навлечь на себя огонь. Мне объяснят, что это путь преступный и тупиковый, мы его прошли и больше не хотим. Мы выплеснули суть - то здоровое, с чего все начиналось.

Но вы и сами относились к советским нравам весьма критично. Помню сарказм, с которым вы в "Зависти богов" описываете мир, где человек не имеет права полюбить не по партийному уставу.

Владимир Меньшов: Критический взгляд был и в фильме "Москва слезам не верит", и в "Розыгрыше". "Розыгрыш" - это противостояние прагматика Комаровского и мальчика, который романтичен и открыт миру. Комаровский, по фильму, был неправ, и я получил ощутимый удар от части критиков, которых такая позиция не устраивала. Так что в обществе это противостояние наметилось уже 30 лет назад! В фильме "Москва слезам не верит" общество уже было четко разделено на "народ" и "элиту". И "элита" фильм не приняла.

В чем вас упрекали?

Владимир Меньшов: В лакировке - такой карьеры, какую сделала героиня Веры Алентовой, в СССР якобы сделать нельзя. Я все это слушал и понимал: сложилась концепция, по которой честный человек здесь выжить не может. И если в центре фильма баба, то надо показать, под кого она легла, чтобы стать директором завода, с кем договорилась и как по блату пролезла в руководство.

А кто считал это неправдой?

Владимир Меньшов: Страшно вспомнить - Михаил Александрович Ульянов. Тот самый, который приехал в Москву из сибирского города Тара, поступил в училище, потом играл второстепенные роли в театре, в сорок лет сыграл в "Председателе" и стал знаменитым, получил Ленинскую премию, вошел в ревизионную комиссию ЦК. И он искренне утверждал, что человек "из народа" при советской власти не может пробиться!

Вы как-то сказали с горечью: в постсоветской России восстанавливается сословное мышление. Но при советах тоже были сословия - да еще какие! Вас вот не пустили даже "Оскара" получить, а поехал кто-то другой, из того сословия, которому ездить было положено.

Владимир Меньшов: Все мои неприятности определялись либо мною самим, либо моими коллегами, писавшими доносы. Конечно, я делал много глупостей - от недостатков воспитания, мировоззрения. Не понимал, кто мои друзья, а кто враги. Не понимал и степени озлобленности, которую вызвала в кинокругах премия "Оскар" за фильм "Москва слезам не верит".

А кто вместо вас вышел получать "Оскара"?

Владимир Меньшов: Наш атташе по культуре Дюжев.

А публике было сказано, что лауреат заболел?

Владимир Меньшов: Понятия не имею. На мировые премьеры картины меня тоже не пускали. Я спрашивал: что же такого я натворил? И после уклончивых ответов типа "Меньше надо трепаться!" мне удалось выйти на КГБ в лице Филиппа Денисовича Бобкова, он и рассказал, что на меня лежат доносы от коллег, а на такие "сигналы" "органы" обязаны реагировать. Доносы примитивные: мол, я восторгался тем, как все хорошо в заграничных магазинах. Этого было достаточно, чтобы стать "невыездным". А фильм шел по миру в качестве визитной карточки советского образа жизни! Поверьте, нет у меня личных счетов: мол, сволочи, испортили мне жизнь! Но этот инцидент остается характерным примером бреда, до которого система себя довела.

И все же как насчет насаждаемого сословного принципа? Ведь он в России был и до советской власти, и при ней, и после нее.

Владимир Меньшов: Я говорю о сословности как способе делить людей по крови и рождению. В советское время на это никто не решался. Если и возникал зазнавшийся партийный бурбон, то быстро слетал на самый низ.

Тогда разберемся: наша новая элита возникла не из графов и отлично иллюстрирует поговорку "из грязи в князи". Причем часто из грязи криминальной.

Владимир Меньшов: И при этом они считают себя избранными. Уже их дети - как бы белая кость: у них заграничное образование и другой круг общения. И самое поразительное: наша интеллектуальная элита согласилась с тем, что люди не равны от рождения! Что одни имеют право, другие - нет. Что одни - творцы истории, а другие - сырье для нее. Что одним нужна культура, а для других она необязательна (сколько раз мы слышали по "демократическому радио", что, мол, не нужно навязывать высокую культуру массам). Вот где для меня начался другой мир.

При советской власти эту психологию разрушали - каждому давался шанс. Ценился талант. А теперь кличут себя аристократами, вспоминают дворянских предков - постельничих и сокольничих - и этим гордятся! Мне, интеллигенту в первом поколении, это понять невозможно. И тогда я думаю: насколько же благородней общество, в котором любому парню из деревни давался шанс. Все было продумано: выявлялись народные таланты, и оказывалось, что талантов уйма - далеко от Москвы, в глубинке, везде. Надо искать, проводить конкурсы, олимпиады, вытаскивать талантливых ребят, учить их. Это делалось с размахом, и выигрывало все общество. А сейчас шанса не дается: мол, кто он такой и зачем это ему! И учить будут только за деньги. А если нет денег доехать из той самой Тары до ближайшего университета? В этом смысле общество сделало фантастический шаг назад.

Был такой талант - Сергей Королев, отец русского ракетостроения. Лучшие годы жизни провел в шарашке. Значит, в том прошлом, которое нам обоим дорого, есть позорные пятна?

Владимир Меньшов: Конечно. Но исторический подход - это язык цифр и фактов. А послушаешь иных ораторов - и получается, что половина страны сидела, другая ее охраняла. Кто тогда строил, изобретал, летал к полюсу, писал книги и музыку, воевал? В результате мир смотрит наши фильмы - и видит неандертальцев, умеющих только материться, хватать за грудки и уничтожать друг друга. Вот что остается благодаря такому кино от нашей истории. И какое счастье, что есть такие картины, как "Баллада о солдате", - они свидетельствуют о том, как все было на самом деле. Вот где начинаются наши разногласия: хватит твердить, что мы - дерьмо!

Детская болезнь

В связи с этим - о кино. Расхожий теперь тезис: в СССР снималось сто фильмов, из которых десяток шедевров, остальные - привет!

Владимир Меньшов: Вообще-то десяток шедевров - великолепный результат. Сегодня и мечтать о таком нельзя.

Но трудно согласиться, что остальные - привет. Сегодня смотришь по ТВ рядовые фильмы тех лет - иной уровень профессии, человеческого достоинства и того, что называют духовностью. Даже уровень внутренней свободы - иной.

Владимир Меньшов: Это правда. Я не был поклонником фильма "Высота", но вот пересмотрел - как же мощно сделано! Сегодня такое снять - никаких денег не хватит. Режиссеров учили: ты должен все знать и уметь. А что умеют нынешние ребята - по их фильмам чаще всего не видно. Во ВГИКе больше нет конкурса - принимают, у кого есть деньги. Есть прекрасные студенты, но уходят в клипы, в рекламу - а потом вернуться в искусство уже трудно. Говорят: вот снимете картину, чтобы закрепиться, другую - для денег, а уж третья будет настоящая, для души - фигушки! Никогда уже этого не будет. Впрочем, новому кино во многих случаях режиссер и не нужен - достаточно умелого монтажера. Если бы я начинал жизнь сейчас, я бы не пошел в кино. Мне сегодняшний кинематограф не интересен - он не имеет отношения к тому, на чем я рос и о чем думал. Для меня высочайшими образцами были "Пепел и алмаз" Вайды, "Девять дней одного года" Ромма, "Восемь с половиной" Феллини - вот сгусток киноязыка!

И все-таки если говорить о ваших фильмах - они довольно зубасты и критичны по отношению к той самой реальности, о которой мы теперь вспоминаем с симпатией.

Владимир Меньшов: Ну нет, я особенно не замахивался. Хотя был у меня один сценарий, который всех испугал, - "Требуется доказать", по мотивам книги Ленина "Детская болезнь левизны в коммунизме".

Ого!

Владимир Меньшов: Я его написал к столетию Ленина и подавал его на конкурс во ВГИК. Там сделали вид, что не заметили. Потом отнес драматургу Шатрову, Шатров передал рукопись своему соавтору Владлену Логинову, который работал в Институте Ленина и на своих лекциях иногда рассказывал очень неожиданные вещи. Логинов передал сценарий Юрию Любимову, тот даже собирался его ставить. Стуруа заинтересовался...

О чем был сценарий?

Владимир Меньшов: О том, что такое компромисс, что такое предательство, как эту границу определить. В связи с конкретным событием - Брестским миром. Имели право коммунисты на заключение Брестского мира ради того, чтобы спасти революцию, или надо было вступить в кровавый бой, идти по колено в крови - и проиграть? Там шел философский спор двух людей. Я недавно перечитывал эту книгу - нет, совсем не глупа.

Но кино-то требует какого-то сюжета...

Владимир Меньшов: Сюжет уголовный. Люди попали в руки бандитов, которым надо от них чего-то добиться. И все время решают, что делать. Я их назвал "правые" и "левые" - между ними идет философский спор с цитатами из Ленина. Это было довольно смело.

Что могло быть смелого в сценарии по книге Ленина?

Владимир Меньшов: Это сейчас так кажется. А для того времени - смело. Там был предмет для дискуссии. Мы представляем компартию как железную диктатуру, а ведь там все решал съезд. До 1934 года были фракции, крылья, шла политическая борьба между ними - в итоге принимались обдуманные решения. И о коллективизации, и об индустриализации. Решения не один Ленин принимал - был очень боевой состав ЦК и всего аппарата партии. Да и на местах люди были боевые.

Что же в таком сценарии могло напугать?

Владимир Меньшов: Сама постановка вопроса. Уже выросли после Ленина два поколения. На Сталина огрызались, а Ленин был иконой, и обсуждать тут нечего. Хотя никто его по-настоящему не читал! Это мне стало интересно: модель жизни, история партии. Так создаются партии, так создаются театры, семьи - этот закон действует всегда одинаково. Сначала единение - потом раскол. Мне было крайне любопытно читать историю партии - до высылки Троцкого она была интересной, полезной, нужной. Людям надо было ее знать: как существует общественная жизнь, как она придумана. Когда знаешь эту модель, то тебя уже не удивляет то, что происходит - это как матрица. Я писал этот сценарий в 1970 году - но так ничего и не вышло. Сейчас я понимаю, что сама партийная доктрина была уже мертва, и это делало споры бессмысленными.

Если мертва, то почему вы считаете ее ломку злом?

Владимир Меньшов: Я не считаю, что она была неправильной. Она пошла по неверному пути: мы выламывались из общекультурного мирового процесса.

Советский Союз?

Владимир Меньшов: Да, Советский Союз. В странах Востока - в Китае или Вьетнаме - своя жизнь, своя культура. Но Россия всегда ощущала себя частью Европы - по крайней мере, передовая часть ее интеллигенции. А мы оказались отодвинутыми от нее, отгорожены от происходящих там процессов. На Западе появились, к примеру, "Битлы", они перевернули музыкальный мир - а для нас их как бы не было вообще. И мировое кино было для нас запретным. Дурь заключалась в том, что партийное руководство столкнулось с новой проблемой, но не было нового Ленина, чтобы эту проблему решить.

В 60-е годы дали выплеснуться этой энергии - а потом снова зажали. И в итоге она выродилась в антисоветчину. Горбачев был воспринят обществом с почти всеобщим одобрением, потому что надоели речи престарелого Брежнева. Все надеялись, что произойдет обновление социализма. А потом выяснилось, что значительная часть нашей интеллигенции считает, что социализм - тупиковая ветвь истории, что мы не туда пошли, не то стали делать. Что только дай свободу - и у нас будет как в Америке. И мало кто вспоминал о том, какими трудами достигается красивая жизнь, и сколько потрачено столетий, чтобы сложились такая Европа и такая Америка. Считали, что достаточно сменить общественный строй - и появятся дороги, небоскребы, нормальная армия. Это был сумасшедший дом! Начались скоропалительные решения, направленные только на ломку монстра, - а там посмотрим, главное, чтобы от него осталась выжженная земля. В том и заключалась подлость: нам говорили о жутком чудище коммунизма, ввергшего нас в дикое состояние. А это дикое состояние заключалось в том, что у нас была вторая экономика в мире, во многих областях мы тягались в США, и хотя это нам стоило немало, были могучим государством. Нет, это все было ошибкой - сказали нам.

Из мифа в миф

Страну кидает из мифа в миф, из крайности в крайность: прежде - "я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!", теперь - в СССР не было и не могло быть ничего хорошего.

Владимир Меньшов: Эти новые мифы так и не внедрились в сознание: они ничем не подтверждены. Советские мифы внедрялись вместе с постоянным ростом могущества страны. Мифом был Стаханов или нет - в таких условиях уже не так важно. Важно, что производительность труда в стране стремительно росла, мы достигли экономического равновесия со всем западным миром. А сейчас мифы нечем подтвердить. Только общая растерянность.

Один из расхожих мифов - о беспорочной, светлой, благополучной, прекрасной России, которая была разрушена в семнадцатом. И мы теперь бодро маршируем к этому светлому прошлому.

Владимир Меньшов: Этот миф внедряется, но тоже безуспешно. Нам пытались доказать, что Россия была передовой страной и только по злому умыслу свалилась в революцию, сама себе устроила погром. В 1985 году этот миф работал. Был популярен Станислав Говорухин с его "Россией, которую мы потеряли", он создавал этот миф одним из первых. Потом взялись за дело люди, которые инстинктивно не поверили этому и стали разбираться - сами полезли в статистические сборники, в газеты прошлых лет. Полезли - и выяснилось много интересного.

Да и русские классики, если перечитать, много интересного могут порассказать о порядках и нравах, которые страна попыталась лечить революцией... Какие традиции советского прошлого, на ваш взгляд, мы должны были продолжить?

Владимир Меньшов: Все, чему меня учили в школе, - все это было правильно. Нас воспитывали гражданами, патриотами, хорошими людьми. Для этого существовала масса организаций - пионерия, комсомол. Нас учила прекрасная литература. Сейчас потеряны ориентиры, и общество не понимает, что движется к катастрофе. Точно так же в свое время Николай II не понимал, что страна идет к краху, хотя в массах уже вовсю полоскали имя царя. КПСС не понимала. Теперь не хотим понять мы. Не хотим учиться на собственном опыте. А этот шанс упущен: все тупо ненавидят советское время. Вот это неумение отделить в прошлом преступное от того, что действительно было завоеванием системы, и привело к той России, которую мы теперь имеем: она превращается в государство седьмого сорта.

По-моему, важную роль в этом сыграл и быстрый дрейф от знания к вере. Наука замолчала, зато заговорили самые темные верования, в ходу мистика и мракобесие.

Владимир Меньшов: Если так пойдет дальше, то эта пружина дойдет до конца и начнет распрямляться обратно - и мы снова будем купаться в бассейне "Москва". Я человек неверующий, некрещеный, у меня свои отношения с высшим разумом, но они не сводятся к мыслям о загробной жизни и прочей очевидной чепухе. Конечно, еще многое предстоит узнать, еще много непознанного. Восхищение вызывает устройство природы, изумительные механизмы, которые она сама себе задала, законы существования, бесконечная эволюция. Необыкновенно интересны эти процессы самоорганизации - читать о них мне интереснее, чем Библию.

Для меня религия - одна из форм организации общества, которую оно уже преодолело. Я был на Святой Земле - и никакого трепета не ощутил. Чаша Грааля хранится, если верить священникам, сразу в нескольких церквях. Да и в Москве: закрыли знаменитый студенческий театр, вернули здание церкви - в театр всегда было паломничество, теперь там пусто. Все это рано или поздно аукнется. А пока - да, это тоже ведет страну к гибели. И я серьезно опасаюсь, что XXI век Россия не переживет - превратится в территорию, куски которой будут постепенно отпадать. Как-то на телепередаче "Сто вопросов взрослому" я спросил школьников: кто хочет жить в России? Треть сказала, что хочет уехать! Если у родителей появляется возможность, они валят отсюда.

На что же надеяться?

Владимир Меньшов: Моя надежда и мое чувство все-таки говорят мне, что такое произойти не может. По отношению к фактам это чувство ирреально. Но жизнь неожиданнее, смешнее, талантливее наших придумок. Не знаю, куда нас вывезет и когда в нашем сознании может случиться переворот. Мы рассчитываем только на ту парадигму, в которой мы сейчас существуем. Но наша жизнь уже показала, как четверть века назад она резко, в один день изменилась - благодаря появлению лишь одного, по сути, человека. Никто не мог этого предполагать. Как никто не мог предвидеть февральскую и октябрьскую революцию...