Почему для дебюта на петербургской сцене вы выбрали именно Шекспира, а не что-то из русской классики?
Люк Персеваль: Отчасти это связано с тем, что приглашение БалтДома к сотрудничеству совпало к шекспировским юбилеем. И руководство театра попросило меня вновь взяться за Шекспира.
Повлияло ли на вашу трактовку "Макбета" то, что вы работали именно с актерами русской психологической школы?
Люк Персеваль: Безусловно, русская линия явно обогатила мое представление об этой трагедии - в первую очередь здесь играет роль та рефлексия, которую привносят русские актеры. Повлиял сам русский язык, который я не знаю и который воспринимаю как архаичную музыку. В шекспировских пьесах очень много значит мелодика речи. Поэтому я выбираю не тот перевод, который наиболее точно следует букве, а тот, который музыкален. Так вот русский язык звучит для меня архаично, поэтому основным стержнем этого "Макбета" стали сложные взаимоотношения человека и природы.
В вашей интерпретации преступления, на которые идут герои, - обыденность. Макбет и его кровавая супруга не испытывают ни толики чувства вины.
Люк Персеваль: Вина - это не то, что волновало Шекспира. Вот когда я ставил "Братьев Карамазовых", центральным вопросом была именно вина, а точнее, ее относительность. Если виноваты все, значит, не виноват никто. В пьесах Шекспира даже места нет для морали, которая и скрывается за чувством вины. За деяниями его героев, будь то Отелло или король Лир, который, в сущности, уничтожает своих детей, за всем этим стоит очень сильная эмоция. Ярости, отчаяния. И, конечно же, страха. Вот именно страх, то, как он разъедает душу человека, Шекспир и исследовал в первую очередь. Страх потерять контроль над собственной жизнью, страх сойти с ума, страх утратить любовь, страх неизбежности того, что на тебя надвигается и невозможности отвратить то, что на тебя надвигается. Страхом пронизано все шекспировское творчество. В нынешней версии "Макбета" - а я его ставлю уже в третий раз - это страх потери любви. Мне было интересно исследовать интимные отношения между мужчиной и женщиной, когда стремление к власти - лишь сублимация, попытка заполнить пустоту, возникающую после исчерпанности отношений.
Но прежде человек имел подпорки в виде религии, веры, культуры, надежды на прогресс, веры в разум человека, идущая с эпохи Просвещения. Сегодня все это "не актуально". На что же опираться нам?
Люк Персеваль: Конечно, вы правы. Ни культура, ни вера, ни религия в разных ее модификациях сегодня не дают нужных ответов на фундаментальные вопросы бытия. И действительно они не дают поддержки, хотя мы прекрасно все понимаем: человеку необходимо что-то, за что он может зацепиться в этом мире, что направляло бы его. В этом смысле для меня важен мой восточный опыт, который, во-первых, говорит о том, что ответов и не будет. И с этим надо смириться, принять человеческое бессилие перед Ничто. И жить дальше.
А второе, о чем говорит ваш восточный опыт?
Люк Персеваль: То, что единственное, способное нас удержать, не превратить нас в испуганное стаю животных, - это любовь, которую ты несешь в себе по отношению к миру вообще и к собственному ближайшему окружению. Эта любовь структурирует всю жизнь человека.
Что последует за вашим "Макбетом"?
Люк Персеваль: Скоро в Мюнхене начнутся репетиции единственной пьесы Джеймса Джойса "Изгнанники". Потом я возьмусь за "Жестяной барабан" Гюнтера Грасса. Затем на три года запланирован большой проект - три цикла по одному в год на основе романов Эмиля Золя.
Понятно, почему идет речь именно о циклах: Золя были тесны масштабы одной книги и поэтому он объединял свои произведения в огромные циклы и серии.
Люк Персеваль: И мне кажется, сейчас как раз пришло время обращения к такому эпическому материалу, который охватывает длительный период времени. Как в свое время была война у Шекспира (Люк Персеваль имеет в виду 12-часовую постановку "Десять сражений" по мотивам исторических хроник Шекспира, за которую в 1999 году на Зальцбургском фестивале он вместе со своим соратником, переводчиком Томом Лануа, получил приз "за силу новаторства". - Прим. ред.). Мне кажется, такой объемный материал позволяет посмотреть на мир и на всех нас через призму большого-большого зеркала.
Для вас театр - в каком-то смысле арт-терапия...
Люк Персеваль: Абсолютно. В момент, когда на сцену выходит артист, за которым "стою" я, режиссер, между нами и зрительным залом начинается обмен эмоциями, чувствами, страхами, о которых мы хотим рассказать. Мы видим, как реагируют зрители, как меняются их лица. И мне кажется, такой очищающий процесс очень важен именно сейчас, когда мир прикован к техническим носителям информации - к экрану телевизора, айпада, когда люди перестают смотреть друг на друга. Для меня символ современного мира - человек в наушниках, человек, который закрылся от этого мира и ушел в какую-то другую реальность. И тогда театр оказывается тем редким пространством, в котором взгляд человека устремлен к другому, где можно открыто делиться энергией. Особенно остро я это ощутил здесь, в России. Казалось бы, незнание языка - непреодолимое препятствие, но тем не менее я чувствую, что наши страхи, наша боль - они общие.