Светлана Игоревна, я помню, как вы однажды признались, что все время думаете о войне.
Светлана Кармалита: А как иначе? Как-то мы в Красногорском архиве смотрели военную хронику - оператор снял гибель бегущего солдата. Леша попросил прокрутить пленку обратно. Прокрутили. Солдат встал, и побежал обратно - на наших глазах он стал живым. Мы все время думали об этом.
Вся история человечества пронизана войнами, и это многое говорит о природе человека. Что-то есть в нас - какая-то ничтожная частица, кровоток, или загогулина в мозгу, которая делает нас агрессивными. Почему два человека, которые вначале просто спорят, в конце концов, входят в такой раж, что готовы на убийство? А если это происходит в массовом порядке?
Тогда может произойти Бабий Яр, где когда-то едва не оборвалась ваша жизнь, толком еще и не начавшись.
Светлана Кармалита: Конечно, то, что произошло тогда, я помнить не могу. Но мама моя рассказывала про оккупацию, которую она прошла со мной маленькой на руках… Первые дни оккупации Киева не предвещали страшной беды. Немецкие солдаты трепались с украинскими девушками, налаживали быт, ничего особенного не происходило. Пока в город не вошли эсэсовские войска… В Бабий Яр мы едва ли не попали случайно - мама вместе со мной пошла провожать подругу-еврейку. Люди шли с вещами, едой - все готовились к длинному путешествию. И уже перед последним кордоном из этой адской очереди мою маму - славянскую молодую женщину с ребенком, - выбросил немецкий офицер.
Но, и это может быть, не самое страшное. По всей этой дороге в западне стояли местные, которые сотрудничали с немцами и носили форму. Об этом я старалась не вспоминать все эти годы. Но в связи с тем, что происходит на Украине, воспоминания обострились.
Вы сейчас часто бываете в Европе, наверняка, вас втягивают в политические разговоры.
Светлана Кармалита: Естественно. Но я стараюсь их избегать, потому что они, конечно же, касаются Украины. Ни одно письмо - ни слева, ни справа, - я не подписала. В обоих "лагерях" есть люди, которых я уважаю, и мне не хочется терять друзей потому, что они иначе, чем я, оценивают ситуацию с Крымом. И я до последнего не высказывала свою точку зрения - а я никогда не считала Крым украинской территорией, и очень обрадовалась, когда он присоединился к России, - еще и потому, что не хотелось демонстрировать какую-либо приверженность власти.
Извините, но это же вечное извращенное опасение российской интеллигенции - как бы не заподозрили в лояльности к власти.
Светлана Кармалита: Да, но так это и есть. А сейчас я вдруг поняла, что все это глупости. Тем более что уже больше года назад возник проект о Бизерте, тесно связанный с историей Крыма. Тема этого кино возникла из домашних разговоров. Моя младшая сестра, которая руководит одной очень успешной московской галереей, рассказала о том, что планируется большая выставка, посвященная Бизерте. Историей заинтересовался "Ленфильм", Павел Финн написал очень хороший сценарий. Сейчас идут переговоры с Тунисом и Францией об участии в проекте.
О Бизерте? Вы имеете в виду портовый город в Тунисе? Что связывает Крым с Тунисом?
Светлана Кармалита: Наша эскадра, которая в 1920-м году покинула Севастополь, и по дороге, обрастая керченскими и феодосийскими судами, нашла, в конце концов, пристанище в тунисском порту Бизерта. Это удивительная история. Эскадра уходила с семьями, со штатскими, по сути, тогда из России ушел город - почти 200 тысяч людей. Четыре года ждали беженцы возвращения на родину - и тем временем основали в Бизерте два православных храма, возобновили занятия кадетского корпуса, уроки бальных танцев. Они действительно надеялись. Или перестали надеяться и просто верили. Или уже не верили, но надеялись. До тех пор, пока Франция не признала Советскую Россию, и на флагмане не был спущен Андреевский флаг.
Как разобраться в душах этих людей, что они переживали? Когда я представляю себе и этот уходящий в никуда город, и этот спуск флага, я ощущаю себя, как заплаканная выпускница киношколы. Кстати, флаг хранится в Петербурге, в Казанском соборе. Конечно, я воспринимаю Крым неотъемлемой частью России.
Алексей Юрьевич как-то признавался, что если бы не вы, он бы не выдержал и уехал после того, как фильм "Проверка на дорогах" положили на полку.
Светлана Кармалита: Да, нас все время звали в Америку, давали жилье, деньги. Но на самом деле мы бы все равно никогда не уехали. Мы всегда были патриотами, как бы сегодня это ни звучало. Мы никогда не искали ответа на вопрос, почему мы - патриоты. Нам просто нравилось здесь жить. Боялись мы собственной страны? Боялись. Боялись всегда, боялись того, что вдруг может хлынуть что-то такое чудовищно-страшное, и нет этому противодействия.
Еще в старших классах школы, потом на истфаке МГУ я занималась Смутным временем. Мне было интересно понять, что двигало народом, как менялось его умонастроение. И все равно я не понимаю, что произошло с народом, который с такой готовностью сбрасывал кресты, сжигал церкви.
Я помню, как опять же Алексей Юрьевич говорил, что он не уверен, что в народ вернулась вера в Бога. Кстати, сам он крестился уже будучи взрослым, сознательно.
Светлана Кармалита: А меня крестила бабушка, тайком. И Лешку, сына, мы, кстати, тоже крестили тайно.
В середине 70-х, тайно? Но почему?
Светлана Кармалита: Конечно, для большинства людей это уже не было проблемой, но не для тех, кто, как считала власть, имели отношение к идеологии. Поэтому мы отправились к знакомому священнику в Вырицу, под Ленинград, в тот день, когда у церковного старосты был выходной. Все было настолько подпольно, что даже крестный отец с нами не поехал, ведь это был Рюрик Мельников, ведущий врач-онколог, профессор и коммунист (отец Анастасии Мельниковой - прим.ред.). Но в том, что крестить сына надо, мы не сомневались ни секунды.
Что дает вам вера? Кстати или некстати, но вспоминается ставшая расхожей мысль, что "после Освенцима невозможно писать стихи".
Светлана Кармалита: Один из вопросов, которые мне задавали после "Трудно быть богом" - о безысходности.
На самом деле Румата не случайно в финале играет на саксофоне, инструменте джаза, который ассоциируется со свободой. И это тоже дает нам надежду, что не все потеряно, во всяком случае, Румата не сломался окончательно.
Светлана Кармалита: Да, это так. А помните дона Тамео, у которого в финале на плечах крылья - он учится летать. Разве это ни о чем не говорит? Эта картина - художественное проявление отношения Леши к тому, что происходит на Земле, в мире, в котором идиллии нет и не будет. А значит надо жить в этих условиях. И оставаться человеком. Увы, интеллект всегда слабее грубой силы, но ведь в конечном счете спустя время побеждает интеллект. Побеждает Мейерхольд, побеждает Мандельштам. Так же когда-нибудь победит и Румата, который строит университет взаимен разрушенного черными монахами. Это, конечно, вселяет какую-то надежду. Другое дело, что погибших ведь не вернешь, и остается только…
… энергия?
Светлана Кармалита: Да, если верить в нее… Это одна из самых привлекательных вещей на свете - что энергия никуда не девается. Правда это или нет, но я физически ощущаю присутствие Леши дома. Что это? Как это можно объяснить? Я не знаю.
Вы знаете, недавно мне пообещали место в раю.
Что ж, неплохо. А тому, кто пообещал, верить можно?
Светлана Кармалита: Можно - это муфтий, с которым я познакомилась в Дагестане. Я там была в декабре в связи с потрясающе интересным проектом под названием "Имам Шамиль. Ахульго" (на горе Ахульго произошел один из трагических эпизодов Кавказской войны 1817 - 1864 гг., в котором были проявлены образцы мужества и героизма со стороны горцев Дагестана и со стороны русских солдат - прим.ред.), сценарий к которому мне предлагали написать.
Почему именно вам, Светлана Игоревна?
Светлана Кармалита: У нас с Лешей была очень хорошая репутация в Дагестане, мы дружили с Расулом Гамзатовым, по его поэме написали сценарий к фильму "Легенда о храбром Хочбаре". И я бы с удовольствием написала историю про осаду Ахульго, но для меня это неподъемно, я растерялась от объема работы. А потом, после ухода Леши я не пишу сценарии, не хватает сил, энергии. Все это я объяснила попечительному совету кинокомпании "Дагестан", на котором присутствовал и муфтий. Выслушав меня, он встал и сказал: "Светлана, я смотрю на вас и думаю, что скорее Сталин растерялся бы, чем вы". И продолжил: "Надеюсь, вы будете принимать участие в нашем проекте. И тогда вы будете в раю". Я согласилась, но в качестве редактора-консультанта.
Но знаете, что самое интересное? Я очень серьезно отнеслась к словам шейха. Но подумала: мне не важно, в раю я буду или нет, мое место, по земным нашим понятиям, там, где находится Лешечка. Я не знаю, верю я или не верю в Бога, в будущую жизнь. Но почему-то про себя понимаю: мы встретимся.
Кстати об аналогии со Сталиным. Алексею Юрьевичу необходим был рядом именно такой человек? В каких-то вещах он был подобен гениальному, но большому ребенку.
Светлана Кармалита: Ну что вы! Леша был очень сильный и очень мужественный человек. Другое дело, что при всех его криках, эмоциях он был беззащитен перед жизнью. Такое бывает у сильных людей. Перед жизнью Леша был беззащитен, потому что не ждал от нее ничего хорошего. Хотя при этом он сопротивлялся, боролся. В этом смысле он был несгибаемый боец.
И знаете, у него было еще одно парадоксальное качество. Он всегда сомневался в себе. Ему казалось - и выбить из него это было невозможно, - что кто-нибудь придет и скажет: "Слушай, а что ты тут делаешь?"
А как вы видели свое предназначение рядом с Алексеем Юрьевичем?
Светлана Кармалита: Конечно, как художник он бы состоялся, не будь меня. Но я глубоко убеждена, что в ту же секунду, когда Леша в первый же день нашего знакомства взял меня за руку и сказал: "Ты пойдешь со мной", он перестал быть одиноким. Причем не отдавая себе в этом отчета. Конечно, когда мы ссорились, он кричал, что ему надо было жениться на домохозяйке, что ему нужна "жена-булка", но на самом деле ему нужен был рядом человек, который не просто его понимает, но и мыслит так же, как он.
За ним я была готова отправиться куда угодно. Помню, после того, как "Мой друг Иван Лапшин" положили на полку, мы безуспешно пытались найти хоть какую-нибудь работу. Тогда Леша сказал: "Поехали жить в Норильск, там есть театр, буду ставить там спектакли". Ну что ж, Норильск, так Норильск. Другое дело, что и в Норильске нам ничего не дали делать.
Что вас поддерживало в этот период?
Светлана Кармалита: Наши разговоры. Ну, например, была такая тема. Я Лешу спрашивала: "Котик, а что будет, когда ты станешь великим режиссером?" И пошло-поехало, кто во что горазд. Я говорю: "Лешенька, тебе будет мама звонить из Москвы, возмущаться, - надо же совесть иметь, вот уже в седьмой раз звонит Мао Цзэдун! ну, пусть мы не уважаем его как политика, но надо же уважать, как человека, - подойдите же, наконец, к телефону!" На что Леша отвечает: "Да я к телефону не подхожу, потому что отбоя нет!
Брежнев вот звонил четыре раза…" И вот так, в абсолютной тишине, всеми забытые, мы веселили себя абсурдными диалогами: "а что будет, когда Котика объявят великим".
Один режиссер, посмотрев "Трудно быть богом" назвал Алексея Юрьевича мизантропом, правда, оговорился, что для этой мизантропии есть основания.
Светлана Кармалита: Я понимаю, почему этот режиссер так сказал. Но мне ужасно жалко, что он пропустил самое главное - слова, которыми Румата ответил на скорбный совет Будаха "оставь нас в нашем гниении". "Сердце мое полно жалости", - сказал Румата. Этими словами мог ответить и Леша.
А сын, Герман-младший?
Светлана Кармалита: Тоже. Сын в своем кино идет другим путем, он не повторяет отца, но его тоже волнует вопрос, а что же такое человек в этом мире, для него тоже главное в искусстве - сострадание. Все это я увидела и в последней картине Леши "Под электрическими облаками", премьера которой прошла на последнем Берлинском кинофестивале. Я была на премьере и была счастлива, что картину прекрасно приняли. И думаю, что счастлив был бы и отец. Хотя он ужасно боялся вмешиваться в творческий процесс сына, ему важно было, чтобы Леша вырос в самостоятельного художника.
Вы занимаетесь "сценарным портфелем" киностудии "Ленфильм", работаете с молодыми авторами, которые, возможно, станут будущим петербургского кинематографа. Что для вас сейчас самое важное?
Светлана Кармалита: Во-первых, создание в Петербурге синематеки. Эта идея совсем недавно возникла в нашем Союзе кинематографистов. И, к сожалению, уже возникли проблемы. Еще не ясна концепция самого проекта, только изучается опыт французской и итальянской синематек, а уже начинаются имущественные споры. Прекрасная, в сущности, идея создания центра кино превращается в борьбу за кинотеатр "Родина", который находится в центре города.
Что еще важно? Чтобы еще одна прекрасная идея - дать шанс молодым - не потеряла себя. В сценарии Михаила Коновальчука, по которому Сельянов снял свой "Духов день", есть такая фраза, я ее скажу приблизительно: "цыгане когда-то вышли из Индии с большой, великой целью. Но по дороге забыли, зачем они шли". Важно, чтобы мы не забыли, зачем пустились в этот путь.