В том числе и о том, что современные школьники не только России, но и Германии должны знать о Сталинградской битве, которая стала смертельным испытанием для Рейха. Как страны, смотревшие друг на друга через прицел, нашли консенсус, наш разговор с директором Института всеобщей истории РАН академиком Александром Чубарьяном.
Пока политики спекулируют, ученые договариваются. Вам известен опыт создания совместного учебника странами, которые воевали друг против друга?
Александр Чубарьян: Нет. Была попытка совместной работы Германии и Польши, но закончилась неудачей. Есть германо-французский трехтомник, но это не учебник, а научное исследование. А уж чтобы страны, которые имели такой трагический опыт отношений, написали пособие, впервые.
Эта книга вызывает общественный интерес в Германии сегодня, когда отношения между нашими странами омрачены санкциями?
Александр Чубарьян: Время сейчас действительно непростое, но наша презентация в помещении Берлинской национальной библиотеки, самой крупной в Германии, не была отложена.
Участия в ней членов российско-германской комиссии историков никто не отменял, и руководства статс-секретариата министерства культуры Германии - тоже. Я думаю, что это как раз и есть показатель общественного интереса и понимания значения этого события. И это важно, в первую очередь, не для образовательного процесса: это все-таки факультативная книга. Но то, что она вышла, - доказательство возможности сотрудничества. Мы пришли к результату после более чем десяти лет различных конференций, построения планов, их обсуждения и критики. Это новый уровень научного взаимодействия.
Почему вы начали презентовать "с конца", ведь трехтомник охватывает три века нашего общего прошлого, начиная с XVIII?
Александр Чубарьян: Том, посвященный XVIII веку российско-германской истории, мы заканчиваем осенью. Параллельно идет работа над XIX веком. А начать решили с ХХ по предложению немецких коллег. В этот период у нас были наиболее сложные отношения.
Мы старались максимально уйти от каких-то идеологических оценок. Ведь учебное пособие - не официальная позиция и не вердикт. Это точка зрения определенного круга российских и германских авторов. Я рассматриваю его как приглашение к широкому диалогу в очень распространенном сейчас в мире контексте - в контексте исторической памяти. Памяти отношений двух крупнейших стран Европы, у которых в истории было много и позитивного, и трагичного.
В интервью "РГ" к юбилею Сталинградской битвы вы рассказывали о том, как трудно пишется глава пособия, посвященная этой страшной странице истории Второй мировой войны. Наших историков не устраивала немецкая позиция. Как вышли из положения?
Александр Чубарьян: Вначале мы наметили 20 глав-модулей, которые собирались писать совместно, в соавторстве. На две трети этот план удался. Из 20 глав 14 мы сделали вместе. Но было понятно, что мы столкнемся с такими острыми вопросами, где консенсус найти будет нелегко.
По предложению немецкой стороны мы не стали подробно рассматривать историю Второй мировой войны, а взяли тему "Сталинград" как ее переломный момент. Немецкий автор, который написал первый вариант этой главы, с моей точки зрения, дал очень сильную негативную оценку нацистскому режиму, профессионально описал трагедию войны. Но в его тексте были пафос и стилистика, которые, мягко говоря, расходились с оценками Сталинграда российскими учеными. К примеру, он специфически трактовал причины героизма советских воинов, связав их с особенностями политического режима в Советском Союзе.
То есть связал советский героизм с наличием заградотрядов и мощной репрессивной машины?
Александр Чубарьян: Примерно так. Но для нас Сталинград - это святое. А героизм сталинградцев - это внутреннее состояние наших людей, их самоотверженность, любовь к Родине и стране. Так вот, посовещавшись с немецкими коллегами, мы решили не агитировать друг друга за какие-то компромиссные формулировки, а написать по Сталинграду две статьи: немецкого и российского авторов.
Какие еще сложные темы потребовалось дублировать?
Александр Чубарьян: Наибольшие разногласия у нас были по пакту Молотова - Риббентропа 1939 года, здесь у нас очень разные оценки. Не сошлись и в подходах к Берлинскому кризису 1948 года. И, как ни странно, пришлось написать две статьи по Всемирной выставке 1937 года в Париже.
Время, когда культура и в Германии, и в Советском Союзе превратилась в идеологию...
Александр Чубарьян: Это была необычная выставка. Посетителям сразу же бросались в глаза два символа: мухинская скульптура "Рабочий и колхозница", украшенная портретом Сталина, а напротив - экспозиция нацистской Германии с портретом Гитлера. Немецкий историк, соблазнившись политическими оценками, пошел по пути приравнивания двух режимов. Мы же посчитали, что лучше остановиться на эстетике экспонатов, не лишенных, впрочем, политической символики. Вообще должен сказать, что работали мы очень конструктивно, не конфронтировали друг с другом и, если не находили общих решений, давали два взгляда на событие или проблему. В книге есть общее введение, которое согласовано и подписано, в частности, мною и сопредседателем российско-германской комиссии историков, ответственным редактором с немецкой стороны Хoрстом Мёллером. Кстати, буквально вот-вот состоится избрание нового состава комиссии с немецкой стороны. У нас появятся новые партнеры.
Чего вы ждете от ротации германских ученых? В нынешней политической ситуации работать будет сложнее?
Александр Чубарьян: Не думаю. Это естественный процесс, вообще немцы очень строго следят за сменой кадров. Я уверен, что наше сотрудничество будет плодотворно развиваться. Следующее заседание комиссии будет в Москве в июле. Кроме того, планируется совместная конференция, и немецкая сторона уже рекламировала появление следующей книги серии "Наши вехи совместной памяти".
В последнее время наметились явные разночтения российской и польской исторической памяти в отношении Второй мировой войны. Почему, на ваш взгляд, нам легче найти общий язык с немцами, чем с поляками, с которыми мы вроде бы воевали на одной стороне?
Александр Чубарьян: Сотрудничество с Германией у нас действительно развивается очень хорошо. Как историк, а не политик могу сказать, что исторические разногласия - нормальное явление. Образование, наука, культура - это сфера выше всяких санкций и политических страстей. А наука, в том числе и история, универсальна и интернациональна по своей сути. Что же касается Польши, то у нас есть с ней аналогичный проект по созданию учебного пособия. И работа идет, но довольно сложно. Слишком много между нами стереотипов и клише. Но я оптимист по своей природе. И, во всяком случае, та группа польских ученых, с которыми контактируют мои коллеги, дает основания говорить, что мы все-таки идем по правильному пути. Что из этого получится? Возможно, учебное пособие. Кстати, такой же проект у нас наметился с австрийцами.
Где и когда вы планируете делать презентацию российского варианта российско-германского пособия?
Александр Чубарьян: Через месяц, в Москве. Немецкие коллеги обещали приехать.
Книга только вышла по-русски, а вокруг нее может возникнуть вопрос: обложка будет не такая, как на немецком варианте. Почему?
Александр Чубарьян: Никаких секретов. Мы с самого начала хотели показать на обложке наиболее значимые вехи наших отношений (на обложке немецкого варианта - фото Михаила Горбачева и Гельмута Коля. - Прим. ред.). Немецкие коллеги приняли это абсолютно спокойно. А что касается указанных политиков, их фото помещены в соответствующих разделах учебного пособия.
Русский солдат в бундестаге
О чем говорил Даниил Гранин в рейхстаге 27 января 2014 года
"Я, будучи на переднем крае начиная с 41-го и часть 42-го года, честно признаюсь, возненавидел немцев не только как противника, солдат вермахта, но и как тех, кто вопреки всем законам воинской чести, солдатского достоинства, офицерских традиций и тому подобного уничтожали людей, горожан самым мучительным, бесчеловечным способом, воевали уже не оружием, а с помощью голода, дальнобойной артиллерии, бомбежек. Уничтожали кого? Мирных граждан, беззащитных, не могущих участвовать в поединке. Это был нацизм в самом отвратительном виде, потому что они позволяли себе это делать, считая русских недочеловеками, считая нас чуть ли не дикарями и приматами, с которыми можно поступать как угодно.
Ныне, конечно, это чувство утихло, осталось лишь в памяти. Впервые я приехал в Германию в 1956 году, меня пригласило издательство, которое выпустило мой роман. В сущности, я ехал к недавнему врагу, к смертельному врагу. На пресс-конференции меня спросили тогда - что я чувствую, приехав сюда, в Германию? Я сказал, что, когда я встречаю немцев своего возраста, для меня это встреча промахнувшихся, они столько раз стреляли в меня и промахнулись, и я стрелял в них и тоже промахнулся.
На стенах рейхстага еще читались надписи наших солдат, среди них запомнилась мне одна примечательная: "Германия, мы пришли к тебе, чтобы ты к нам не ходила". За эти годы я стал другим. У меня появились в Германии друзья. Здесь переводили и издавали много моих книг. Процесс примирения был непрост. Ненависть - чувство тупиковое, в нем нет будущего. Надо уметь прощать, но надо уметь и помнить. Вспоминать про годы войны тяжело, любая война - это кровь и грязь. Но память о погибших миллионах, десятках миллионов наших солдат необходима. Я только недавно решился написать про свою войну. Зачем? Затем, что в войну погибли почти все мои однополчане и друзья, они уходили из жизни, не зная, сумеем ли мы отстоять страну, выстоит ли Ленинград, многие уходили с чувством поражения. Я как бы хотел им передать, что все же мы победили и что они погибли не зря. В конечном счете всегда торжествует не сила, а справедливость и правда".