Алиса, вы живете в Москве уже 12 лет, но пишете не о московских реалиях, а вновь - про Дагестан, откуда уехали после школы. Почему так?
Алиса Ганиева: Тема одна, но пишу я о ней по-разному. В предыдущей книжке ("Праздничная гора") я попыталась представить, что бы было, если бы Кавказ отделился от России. Она получилась концентрированно этнографической, многоголосной и даже местами чересчур многослойной, в том числе в плане языка и стилистики. Старинные мифы и обычаи мешались с современными препирательствами суфиев и салафитов. После такого глубокого погружения в ориенталистику, захотелось чего-то нового. "Жених и невеста" - текст гораздо более камерный и чистый по языку, здесь меньше неизвестных словечек и сносок, и меньше требуется погружения в историю и бытовые реалии. Акцент сместился - раньше моим главным героем был Дагестан в целом, а теперь - конкретные персонажи.
Что это за конкретные персонажи, кого вы описываете в книге?
Алиса Ганиева: В книге описан замкнутый маргинальный прикаспийский поселок, нового потерянного типа, без корней. Там живут переселенцы 50-60-х гг., без горского сознания, но не адаптированные и к европейскому типу. На примере конкретного поселка я пытаюсь показать, как трансформируется дагестанское общество в целом. Читателям может показаться, что я пишу про традиционный кавказский уклад, про молодых людей, зажатых в вековые тиски условностей, которые не могут выбирать себе жен и мужей и свободно выражать свое мнение.
Но парадокс в том, что эти тиски совсем не вековые и Кавказу не очень свойственны.
Разве подобных условностей раньше не существовало?
Алиса Ганиева: Авторитаризм в Дагестане, конечно, присутствовал, но параллельно со странной, почти языческой свободой, в том числе и свободой для женщин. Допускалось сосуществование строгих местных правовых "адатов" и поверхностного мусульманского кодекса - с полуязыческой и очень архаичной карнавально-земледельческой культурой. Я уже говорила, что во многих районах Дагестана женщины исторически сами выбирали себе мужей (если избранник отказывался, то платил контрибуцию). Они руководили хозяйством, и многие места и вещи были табуированы для мужчин. К примеру, если мужчина проникал на поле (со времен матриархата поле и все, что связано с урожаем - не терпит присутствия мужчины), женщины могли его и отстегать.
А что изменилось в последнее время?
Алиса Ганиева: В новых условиях остатки этого матриархата трансформируются, перестают быть гармоничными и превращаются в обузу для женщин. К примеру, в горах старушки носят на себе по сто килограммов сена для коров, смотреть страшно. А мужчины по рудиментарным предрассудкам не имеют права им помогать. В древности коров почти не было, это явление нового времени, отсюда - такое искривление. Еще одно искривление в восприятии женщин в целом. Традиционно в Дагестане женщины были эдакими грубоватыми брунгильдами. К примеру, когда горянки ссорились, они могли оголить свой зад и показать друг другу в знак устрашения, совсем как шотландские воины. Часто эти модели поведения сохраняются до сих пор, эта свобода речи у старушек, которые правят домом и своими большими семьями, кое-где все еще нюхают табак, балагурят и шутят, - порой довольно смело. Однако эта модель не вписывается в новые рамки - модель покорной восточной жены, внедряющейся вместе с новой волной исламизации. И с моделью гламурной дивы на двенадцатисантиметровых шпильках. Современные молодые люди уже просто не знают своих традиций, и оскорбляются, когда их тычут в такое "неприличное" прошлое. Они родились со стертой памятью и заменяют реальных предков придуманными, лишенными человеческих черт праведниками.
То есть в Дагестане молодежь консервативнее старшего поколения?
Алиса Ганиева: Да. Им кажется, что Кавказ - мусульманский регион, поэтому давайте будем жить как мусульмане, хотя исторически такого не было. Идет рабское подражание арабской модели, девушки закутываются в хиджабы, официальные лица почти коленопреклоненно приветствуют роскошные кортежи потомков курейшитов. С другой стороны, сплошь и рядом - подражание красивым реалити-шоу по MTV, "Топ-модель по-дагестански", ночные клубы, то есть имитация западной модели общества, но при этом берется поверхностная картинка - лейблы, дорогие бренды. Это при том, что горцам всегда был присущ аскетизм, люди ходили в лохмотьях, жили бедно, трудясь с утра до вечера.
Всю прошлую неделю Интернет бурлил по поводу уместности употребления слова "телочка", разделившись на "сексистов" и "феминистов". Насколько феминизм в его нынешнем виде волнует жителей Дагестана, возможен ли там пресловутый конфликт из-за "телочки"?
Алиса Ганиева: Это, наверное, самая болезненная для меня тема на Кавказе. Обращение с женщинами как с "телочками" вошло в обиход в Дагестане только в последние годы. По традиции мужчины в Дагестане много времени проводили на годекане - это что-то типа парламента под открытым небом. Когда мимо проходила женщина, им нужно было повышать голос, чтобы она знала, что говорят не о ней. Так берегли ее чувство собственного достоинства. Сейчас - ровно наоборот. Бездельно сидящие молодые люди в Махачкале - это не годекан, а гопническое сидение на альчиках, они и матерятся, и вообще, много чего могут себе позволить - вот этот слой населения часто принимают за кавказцев вне Кавказа. Они приезжают, допустим, в Москву, где ведут себя по модели "среднероссийский гопник + пассионарность + поломанные уши", и люди думают, что кавказцы все такие: скажем так, излишне плотоядные, задиристые. А ведь это полная противоположность традиционного кавказского поведения. Сейчас - "телочки" - это нормально, да и девушки сами не оскорбляются.
Один из персонажей вашей книги выходит на площадь с транспарантом "Я агностик", происходит стычка, он погибает. Возможна ли в Дагестане жизнь вне общих правил, уклада? Насколько оно свободно и терпимо на самом деле?
Алиса Ганиева: В Дагестане есть люди, которые сохраняют внутреннюю свободу и пытаются идти в разрез с ожиданиями общества. Некоторым живется при этом довольно комфортно, они варятся в своих маленьких интеллигентских, научных мирках. Другие переживают рост мракобесия очень тяжело, реагируют чрезмерным эпатажем - набивают татуировки, носят хипстерскую одежду или превращаются в мизантропов, замыкаются. А кому-то повышенное внимание к своему внешнему виду наоборот нравится - в Дагестане легко быть необычным - девушке, например, достаточно взять в руку алкогольный коктейль или сигарету, мужчине отрастить волосы ниже плеч - и внимание обеспечено. При этом даже такие выживают и даже имеют успех. Я знаю девушку, которая преподает йогу, выкладывает в соцсетях свои фотографии ню в йогических позах. Это возможно. Несмотря на давление исламизма, дагестанцы сохраняют присущую им толерантность и неоднородность. На одном пляже можно встретить и бикини, и радикально закрытые подбородки.
Я читал, что, учась в дагестанской школе, вы носили дреды.
Алиса Ганиева: Не дреды, а афрокосички. Недавно в Махачкале я видела пару девушек с такой прической, но в 2001 году это было чрезмерно. Вроде бы ничего особенного, просто длинные волосы, заплетенные в 160 косичек. Обычно я их собирала, но как-то раз решилась распустить и пройтись с сестрой по главной улице. Выслушала такое количество комментариев и в лицо, и вслед, люди возмущались, плевались, потом в школе пошли слухи, что я сумасшедшая, раз так странно себя веду.
С распущенными волосами вообще парадокс. С одной стороны, кавказские городские девушки только так и ходят, это такой высший шик. С другой - это все еще считается признаком безнравственности и дурного тона. В одном горном селении я как-то встретила девушку, которая поехала в Махачкалу учиться, начала, подражая городским, распускать волосы (а они у нее до колен). Наверняка это действительно выглядело не очень прилично. От нее поэтому отказался жених, репутация была потеряна, и девушка попыталась проткнуть себя ножом. Поранила двенадцатиперстную кишку, но выжила.
В начале вашей книги, где героиня Патя, которая по сюжету ваша землячка, общается со своими московскими знакомыми, они удивляются, что она, оказывается, не иностранкой, и что Дагестан - это вообще Россия. Часто вы сталкиваетесь с такими представлениями москвичей в реальности?
Алиса Ганиева: Образ дагестанцев и вообще кавказцев в Москве очень мифологизирован. Недавно я общалась с таким довольно простоватым пареньком, военным из Вологодской области. Узнав, что я из Дагестана, он сделал испуганные глаза, начал трогать себя за лицо: "а почему ты не в "этом", у вас же там все "такие". У тебя, наверное, восемь братьев..." Многие жители европейской части страны в самом деле не знают, что Дагестан - Россия. Меня раньше спрашивали - "откуда ты знаешь русский", "какая там валюта". Недавно в Дагестан в командировку ездила моя знакомая из Екатеринбурга, и ей бухгалтерия выписала суточные в долларах - как сотрудникам, отправляющимся за границу, и большую сумму.
По вашему мнению, в межнациональных конфликтах москвичей и приезжающих сюда кавказцев повинен этот московский снобизм, нежелание знать и понимать "других", или сами приезжие?
Алиса Ганиева: Виноваты все, вернее, не виноват никто. Общество дезинтегрировано, слегка озлоблено, никто не хочет знать друг о друге. В межнациональных конфликтах всегда важны обстоятельства. Все помнят пресловутую "стрельбу на свадьбе" - как активно об этом писали, как это показывали по ТВ, а потом оказалось, что не было стрельбы, что в том конкретном случае произошла дезинформация. Но публичного опровержения не было. То есть, со стороны "центра" слегка однобокое освещение. В новостных сводках Кавказ по большей части связан с негативом. С другой стороны, - рухнул многовековый уклад на Кавказе, утратились институты морального контроля, рассыпалась система законов. А отсутствие работающей системы для дагестанцев разрушительно. Они привыкли жить по строго прописанным и справедливым адатам: Сейчас эти законы устарели и не существуют, а российская система наказаний, увы, не всегда работает. Это вызывает выброс энергии непослушания. Плодится охлос, которые являются кавказцами лишь по крови, но не по поведению. По ним, к сожалению, и судят, потому что они ведут себя громко и с вызовом.
Героиня вашей книги, Патя, в Москве все равно воспринимается как иностранка, и у себя на родине - тоже чужой, потому что оторвалась от корней. У вас схожие ощущения?
Алиса Ганиева: Я это очень чувствую: хотя автобиографического в книге почти ничего нет. Но ощущение "Я повсюду иностранец" присутствует. Когда я приезжаю в село в горах, где у людей довольно архаичное сознание, я на их быт смотрю извне, это такое научно-культурологическое изучение. С другой стороны, я понимаю, что мне нужно как-то вписаться, я не могу вести себя на родине как в Москве, у меня бессознательно меняется речь, появляется акцент, и так происходит со многими.
Мне до определенного момента удавалось мимикрировать, но сейчас это дается сложнее. Люди уже знают, что я писатель, они наслышаны о том, что я "очерняю реальность", что недостаточно богобоязненна, кто-то боится при мне расслабиться, - а вдруг попадет в книгу. Но и здесь, в Москве, я остаюсь не совсем своей. Даже когда говорят: "Да ты же наша, даже не скажешь, что чурка". К примеру, когда я училась в литинституте, мальчик на меня очень обиделся, и крикнул мне в сердцах: "Чеченка!" Что тут обидного, даже если бы я и вправду была чеченкой (по этносу я аварка)? Я не поняла, а в его глазах это было обидным словом. Но к счастью, подобных случаев не так много.