В стихах упоминалась Динка Мухина, возлюбленная скульптора, мать его дочери Оли, - 14 апреля того же года она вбегает в мастерскую скульптора... А всего этого попросту могло не быть: ни Динки, ни дочки, ни скульптора Неизвестного, ни этого знаменитого стихотворения поэта. Ничего, никогда.
22 апреля 1945 года Неизвестный едва не оборвал свою биографию - пара недель до конца войны, отсиделся бы в окопе, а он поднялся в атаку, невозможную и рукопашную.
В декабре 1962-го на скульптора-фронтовика орал Хрущев: тоже мне, абстракцист нашелся! В марте 1963-го тот же Хрущев орал на Андрея Вознесенского: ишь, Пастернак еще выискался! Проваливайте, мол, из страны. Что было общего у скульптора с поэтом?
Бывший фронтовик Неизвестный - с тремя выбитыми в той рукопашной ребрами, межпозвоночными дисками, разорванной диафрагмой, шрамами и контузией, получивший даже заключение врачей о полной нетрудоспособности и необходимости опеки. И поэт Вознесенский - младше Неизвестного на восемь лет, столичный юноша с тонкой шеей и множеством поклонниц, вчерашний студент, для которого тот крик вождя страны стал первым и самым "боевым" ранением.
Но не крик Хрущева их объединил, а может быть... Вот, скажем, просто божья коровка. Не удивляйтесь.
Она промелькнула однажды у Вознесенского: "На спинку божия коровка / легла с коричневым брюшком, / как чашка красная в горошек, / налита стынущим чайком. / Предсмертно или понарошке? / Но к небу, точно пар от чая, / душа ее бежит отчаянно".
И вот ведь удивительно - почти что теми же словами фронтовик Неизвестный однажды скажет про войну: "Для меня война - это отдельно стоящее дерево, или сооружение, или бруствер, или вдруг божья коровка, которая по траве перед твоим носом ползет".
Вот в этом ощущении крошечного и такого огромного человеческого космоса они совпали - божья коровка ползет по брустверу войны и мира, сама того не понимая, сколько в ней радости жизни и необъятной любви.
В 1976 году скульптора, ничем не оскорбившего свою страну, а только пролившего кровь за нее, все-таки вынудят уехать навсегда. Дина с дочкой Олей с ним не поедут. В Америке рядом окажется жена Аня. А Энди Уорхол произнесет знаменитую фразу: "Хрущев - средний политик эпохи Эрнста Неизвестного".
Но тогда, в 1964-м, поэт написал стихи о лейтенанте Неизвестном, который "одним из первых поднялся в атаку, будучи ранен" (из наградного листа). К ордену Красной Звезды его представили посмертно - а он выжил и орден получил, пусть даже четверть века спустя.
Пухлый Никита Сергеевич каламбурил: освоил бы скульптор "правильное" искусство - быстро стал бы "известный", не сидел бы в "неизвестных". А щуплый Вознесенский думал о другом. В его стихах о Неизвестном, как в висках, стучал вопрос: что может заставить человека сознательно жертвовать единственной жизнью? Погибнешь ведь - и все, "и никогда не поймешь, что горячий гипс пахнет, как парное молоко, не будет мастерской на Сретенке, которая запирается на проволочку, не будет выставки в Манеже"...
Всего лишь - спрячься, божья коровка. Пережди, лейтенантик, спрячься на дне окопа. А он прет зачем-то против "четырехмиллионнопятьсотсорокасемитысячвосемьсотдвадцатитрехквадратнокилометрового чудища". Прет - на верную смерть. "И смерть говорит: "Прочь! / Ты же один, как перст. / Против кого ты прешь? / Против громады, Эрнст!"
После того ранения Неизвестного, уже в медсанбате, признали умершим. Санитары понесли было, бросили в морге "труп" - и если б он не застонал, так и пропал бы. А будущей жизни радовался бы тот, кто в окопе отсиделся и не рисковал.
Через каких-нибудь полвека читатель будет тоньше и ученее, и ему, далекому читателю, окажется вдруг чужд и непонятен пафос героических стихов: а что, разве это не понарошку? Теперь ведь каждый знает, что мультяшному герою надо лишь добраться до следующего уровня игры - там ему добавят несколько "жизней". Это же так просто.
Неужели и правда все было зря? Ради чего, ради того же Хрущева, что вместо спасибо топнет ножкой на скульптора Неизвестного? Ему, проливавшему кровь и себя не жалевшему, вождь проорет такую подлую чушь: "Вот если бы человек забрался в уборную, залез бы внутрь стульчака, и оттуда, из стульчака, взирал бы на то, что над ним, ежели на стульчак кто-то сядет. На эту часть тела смотрит изнутри, из стульчака. Вот что такое ваше искусство... товарищ Неизвестный, вы в стульчаке сидите!"
Толпы собратьев по творческому цеху хлопали в ладоши, ликовали, когда вождь распинал - и скульптора, и поэта Вознесенского. Собратьев, творческих "генералов" будет ревность разъедать и зависть, будут беспокоить, извините, собственные зады. Кресла, преференции, земные блага. Мог обозлиться скульптор? Мог. А не было в нем этого: злобы и ненависти. По лейтенанту Неизвестному выходило и выходит все равно - жертвы были не зря. "Но выше Жизни и Смерти, / пронзающее, как свет,/ нас требует что-то третье, - / чем выделен человек".
В какой сегодняшней компьютерной войнушке имеют смысл такие, казалось бы, "пафосы" из прошлого:
Единственная Россия,
единственная моя,
единственное спасибо,
что ты избрала меня.
И все же. Зря или нет - прямой ответ из "Реквиема" памяти непогибшего Неизвестного пробивает толщу глухих времен:
...когда пижоны и паиньки
пищат, что ты слаб в гульбе,
я чувствую, как памятник
ворочается в тебе.
Я голову обнажу
и вежливо им скажу:
"Конечно, вы свежевыбриты
и вкус вам не изменял.
Но были ли вы убиты
за Родину наповал?"
Да, продирался Неизвестный к любви, как умел. Речь о самой обыкновенной человеческой любви - и к настоящей родине, и к будущим женщинам, и к несбыточной жизни. Божья коровка. Лейтенантик. Всего-то было - не залечь под пулями. Всего-то - сделать два шага к любви. Что бы то ни было - не зря.
Эрнст Неизвестный о бегающих монументах
"Когда в перестройку начался массовый снос памятников советской эпохи, многие ожидали, что я буду в первых рядах энтузиастов. Как же - такой шанс реванша для художника-нон-конформиста, к тому же натерпевшегося несправедливостей от советской власти и от собратьев по цеху! А я тогда неожиданно не поддержал эту смелую кампанию. Публично в "Комсомольской правде" выразил свое недоумение. И причина была вовсе не идеологического порядка. Просто я скульптор. Если хотите, это многое объясняет. Труд скульптора очень тяжел. Даже чисто физически тяжелый. А к труду человеческому надо относиться с уважением. И еще. Я побывал в шкуре человека, чьи работы прыткие коллеги предложили переплавить на утюги. И я до сих пор испытываю признательность к Коненкову, который выступил в мою защиту, назвав все эти намерения безобразием. Замечу, что он отнюдь не всегда разделял мои эстетические пристрастия.
Вызов памятнику, в общем, дело безопасное. Если речь, конечно, идет не о "Каменном госте". Заманчивый жест расчета с прошлым. Нельзя сказать, что сегодняшние политики стали первыми, кто им соблазнились. У них были предшественники. Ну, конечно, россияне, которые сбрасывали Дзержинского с постамента на Лубянке. А до них - товарищи товарища Дзержинского, сбрасывавшие скульптуры монархов. Но монумент - это овеществленная история. Каменная или бронзовая летопись иногда более содержательна, чем воспоминания современников. Я резко против переписывания этой летописи. Я не хочу жить в оруэлловском мире, где история переписывается каждую минуту. Хотите высказать свою оценку деятельности исторических лиц - установите таблички на монументах. Да мало ли способов высказать отношение? А снос или перенос памятников мне не нравится. Это неправильно. Само понятие "монумент" подразумевает стабильность и неподвижную величественность. "Бегающий" монумент - нонсенс".
Из интервью Жанне Васильевой, 2007 г.