Мастеркову и Немухина объединяла не только любовь к искусству, но и друг к другу. Они знакомы были еще со времен художественной школы "на Чудовке" - с 1943-го, влюбились друг в друга в середине 1950-х, прожили вместе в гражданском браке почти 13 лет, пока не расстались в 1968-м. Эти тринадцать лет - оказались целой эпохой в жизни отечественного искусства. В них вместились потрясение от работ западных абстракционистов, увиденных в Парке имени Горького во время фестиваля молодежи и студентов в 1957-м, многочисленные квартирные выставки, поездки в барачный поселок в Лианозово, в гости к Оскару Рабину, где по выходным устраивались "вернисажи"... Плюс, редкие прорывы на разрешенные площадки - частенько они заканчивались стремительно. Так, в 1967 году выставка в далеком ДК "Дружба" на шоссе Энтузиастов продлилась ровно два часа, после чего свет погасили, публику (среди которой были Евтушенко и Слуцкий) попросили разойтись, а художников пригласили "на беседу". "Бульдозерная" выставка 1974 года на пустыре в Беляево случилась уже после их расставания, но они работы для нее они давали вместе.
Смешно сегодня, больше сорока лет спустя после бульдозерной "зачистки" вернисажа, считать, что все эти события имеют отношение к неким странным чудакам, которые не вписались в идеологически правильный мейнстрим. "Официальный художник" - это оксюморон. Это оформитель чужих идей, заведомо не обремененный своими. Понятно, что при таком раскладе "неофициальные" художники оказываются собственно художниками. Тем более, что их поиски были вдохновлены не прямой полемикой с соцреализмом или обыгрыванием его штампов (чем занялся соцарт), а традициями модерна, авангарда или редкими непосредственными встречами с работами западных художников.
Речь даже не о конвертации андеграундного искусства 1960-1970 годов в вечные музейные ценности, измеряемые в твердой валюте. Речь о том, что странно писать историю искусства по лекалам "искусствоведов в штатском". Критик Валентин Дьяконов сравнил нонконформистов первого призыва с героями "потерянного поколения" из романов Ремарка и Хемингуэя.
Проект напрочь лишен привкуса ностальгии, который часто сопровождает показ работ советских художников. Оба мастера вели "музыкальные" партии, словно не замечая сплошной лихорадки буден Страны Советов. Кроме авангарда и американского абстракционизма, одним из ориентиров, возникающих в работах художников, было древнерусское искусство. Наряду с эффектным "Голубым днем" (1959) Немухин в тот же год пишет работу "Фреска", где абстрактная живопись становится попыткой уловить след следа - полустертой росписи, исчезающей в фактуре стены. А Мастеркова создаст свой золотой "Собор" (1968) из обрывков найденной в заброшенных храмах парчи. В "лирических абстракциях" Мастерковой мощно звучат обертона если не древних распевов или хоралов Баха и Мессиана, то метафизического поиска художницы. Не зря поэт Всеволод Некрасов о ее картинах сказал, как припечатал: "Лида Мастеркова //Пишет оркестрово".
Немухин идет по другому пути, хотя он сам обозначает свой маршрут - "от Сезанна до Штейнберга", иначе говоря - от кубизма до метафизической абстракции. Громадные геометрические "натюрморты", призванные сделать эту метафору наглядной, похожи на конструктивистские декорации спектакля. На этом фоне полной неожиданностью оказывается предельно камерная, как бы необязательная его игра с открытками, тиражированными репродукциями самых известных работ художников ХХ века, которой он увлекся в конце 1990-х. К черно-белому портрету Дали приклеивается пустой блистер от таблеток - вместо очков, к открытке с "Фонтаном" Дюшана добавляются новые дырочки благодаря приставленной пуговице, в решетчатом лабиринте Пита Мондриана располагаются семечки яблок...
Жест вполне дадаистский, отсылающий к гротеску и брутальному вызову, но тут напоминающий о том, что логика героического авангардного проекта ХХ века контрастирует с природными случайностями, повседневной жизнью и телесными недугами человека. Зато этот жест вполне согласуется с излюбленным Немухинским мотивом карт, пасьянса и резаных - на манер итальянца Лючио Фонтана - изображений ломберных столов. Карты в плоскости картин Немухина выглядят не только знаком прихотливого случая или рока, но и человеческого, иногда даже - слишком человеческого. Может показаться, что это второе беспардонное вторжение в историю искусств с "бубновым валетом". Но - без жизнерадостного нахального примитивизма "валетов" эпохи Михаила Ларионова, Ильи Машкова и Петра Кончаловского. Скорее, это попытка увидеть примитив, покоривший пространство и время, через призму истории искусств. Конечно, это лекарство из числа паллиативных средств, но кто сказал, что без него легче?