Таганка и "Песня акына"
Скандалы неслись за Таганкой - как за всем театром, так и за каждым по отдельности таганцем. О, сколько всего тянулось за Высоцким! Каких только слухов не было: то застрелился, то улетел и не вернулся, то еще что-то. Жили празднично и серо-буро-малиново. Как небожители-идеалисты, могли позволить себе невесть что. Осмелиться! И намекнуть! Поддеть!
И самая нелепая нелепость заключалась в том, что и многие небожители - из власти - млели, слушая Высоцкого втихаря.
Не вылезали как записные театралы из модной Таганки, мешаясь со зрителем смертным. Но потом влезали в пиджаки - и шли запрещать и травить.
Да-да, пусть себе страна слушает его в самопальных записях, пусть собираются "квартирники", пусть идут "неофициальные" концертики, пусть даже рассекает Высоцкий по Москве на первом "мерседесе" (второй такой только у Брежнева!).
Про это все прекрасно знали. Но только чтобы без публичности. Главное - никакого шума. Почему так - песни о пошлости, глупости, обывательщине - почему же нельзя?
Ответа никто не знал. Идеология? Госинтересы? Да они тут были, по совести говоря, давно ни при чем. Ну про какого Маркса-Энгельса-Ленина думал тот, кто садился строчить донос или запрет, - разве что о личной карьере и бытовых привилегиях.
В семьдесят первом году, вспомнит как-то Андрей, ему "рассказывал Высоцкий, что он был приглашен на день рождения дочери высокопоставленного чиновника, которая была замужем за актером Театра на Таганке. Поставили запись песен Галича. В этот момент к дочери наведался ее родитель.
Слушал, восхищался, плакал... А наутро позвонил в Союз писателей и дал команду: "Исключить!" Если быть точным, то это был не день рождения, а свадьба Ивана Дыховичного, женившегося на Ольге Полянской (первым браком), дочери члена Политбюро ЦК КПСС. Кто мог подумать, что папа проявит бдительность?
За год до того у Высоцкого была своя свадьба - но в очень узком кругу. Приглашал он торжественно-иронически: "Имею честь пригласить вас на свадьбу, которая состоится 13 января 1970 года. Будут только свои". Вознесенский был вместе с Зоей: "В их квартирке на 2-й Фрунзенской набережной, снятой накануне и за один день превращенной Мариной в уютное жилище, кроме новобрачных, были только создатель Театра на Таганке Юрий Петрович Любимов, Людмила Целиковская, кинорежиссер Александр Митта с женой Лилей, испекшей роскошный пирог, актер МХАТа Сева Абдулов. Позже подъехал художник Зураб Церетели, который пригласил молодых в свадебное путешествие в Грузию, куда они и отбыли на следующий день. Володя был удивительно тихим в тот день, ничего не пригубил" ("Таганка - антитюрьма").
В жизни, по словам Вознесенского, "он был тих, добр к друзьям, деликатен, подчеркнуто незаметен в толпе". Зоя Богуславская вспоминает, как во времена, когда Андрея не печатали и они бедствовали, Высоцкий предлагал устроить чтения по частным квартирам - такими вечерами подкармливались многие. Ну нет, сказала тогда Зоя. Так продайте что-нибудь, посоветовал Высоцкий. Зоя вспомнила, что у них есть Библия с иллюстрациями Дали - таких изданий в мире было восемь экземпляров. Потом, правда, вздыхала - "выручили" они тогда за нее раз в десять меньше, чем она того стоила... Но главное, Высоцкий всегда был готов помочь. Когда у сына Зои, Лени Богуславского, случились неприятности с учебой, спас его как раз Владимир Семенович: приехал и выступил прямо в школе. В восторге были все и, главное, директор. Тучи над головой Леонида рассеялись. Правда, в тот вечер Высоцкий потерял где-то раритетную гитару, которую раздобыл специально Церетели - но Зураб сказал на это сокрушавшейся Зое: "Э, дай Бог, чтоб это было у тебя самым большим несчастьем".
Слава Высоцкого в конце шестидесятых росла как на дрожжах. Он держался подчеркнуто "антикумирно". Дело даже не в алкогольных и прочих пристрастиях. Вот Михаил Шемякин писал, что у друга Володи, этого рубахи-парня, была агорафобия - боязнь площадей. Близкие вспоминали, что Высоцкий мог быть весьма ранимым. На эстраде, на сцене или экране этого не видел никто: здесь он был лишь широк и мощен.
Отношения Вознесенского с Высоцким всегда были теплыми. Гадать о том, не было ли в их отношениях каких-то тайных обид, о чем до сих пор бытуют слухи, - пустое дело. Тот же Шемякин, к примеру, расскажет язвительно, как Высоцкий, получив от Бродского книжку с надписью: "Большому поэту", ликовал, а Вознесенский, дескать, на каком-то вечере "макнул" его при всех - подошел, руку положил на плечо и сказал: "Растешь!" Этого, мол, Высоцкий забыть не мог... Подобные рассказы выдают скорее тайные амбиции самих рассказчиков.
В подмосковной Дубне помнят и другие истории. Как, например, в гостиницу Вознесенскому "вечером после спектакля позвонил Высоцкий и сказал, что очень соскучился и едет на такси в Дубну... Вознесенский позвонил своим дубнинским знакомым и попросил принять их с Высоцким... После полуночи первыми появились жена Вознесенского Богуславская и друг Высоцкого (кажется, Кохановский)... Затем пришли Высоцкий с Вознесенским и их дубнинские друзья... Пел он часа два, а мы слушали его, как завороженные" (из воспоминаний Инны Кухтиной в дубнинской газете "Встреча").
Сохранилась и запись выступления Высоцкого 22 января 1976 года в дубнинском ДК "Мир" Объединенного института ядерных исследований. Любопытно - что говорил перед аудиторией сам артист:
"...Примерно, наверное, лет девять с половиной тому назад вдруг мы решили поставить спектакль "Антимиры". Спектакль этот очень известный. Хотели мы его сыграть всего один раз в Фонд Мира, но... И причем это было так: значит, мы играли минут сорок тексты Вознесенского... именно играли, они были поставлены Любимовым. А потом в конце выходилВознесенский и читал свои стихи, и это было, уж конечно... просто ажиотаж невероятный... Ну, Вознесенский не может работать у нас в театре постоянно, он все время ездит: то на периферию, то за границу, и поэтому с ним сложно... А желающих было очень много... и мы решили играть его сами, и играем его до сих пор, уже девять лет, уже с ума сходим иногда от произнесения одних и тех же текстов, прекрасных поэтических текстов Вознесенского, замечательных стихов. Но если сыграли мы уже восемьсот, по-моему, или семьсот с чем-то раз только в самом театре, а еще примерно столько же в концертах, то вы можете себе представить, что теперь, через девять лет, выходить на сцену и, значит, играть "Рок-н-ролл", "Бьют женщину", "Бьет женщина" с такой же страстью все труднее и труднее. Поэтому этот спектакль усовершенствуется и в него вводятся новые стихи, новые песни... Во-первых, жалко, чтобы он умирал из-за того, что стихи прекрасные, и это первый наш поэтический спектакль, а во-вторых, он нас кормит, этот спектакль. Мы его играем в десять часов вечера, вторым спектаклем, и это избавляет нас от лишних хлопот, а именно: от поездок, так как мы на хозрасчете и сами себя кормим. (Смех в зале, аплодисменты).
И я в связи с этим хотел вам показать... несколько новых стихотворений, которые Андрей специально дал читать мне... Мы поставили еще один поэтический спектакль по произведениям Андрея Вознесенского. Назывался он "Берегите ваши лица"... Я даже уверен, и знаю людей, которые видели этот спектакль, но потом он был отправлен на доработки, и мы его дорабатываем вот до сих пор, вот уже несколько лет. Значит, выйдет он или нет, я не знаю, и когда это будет... Надеюсь, что да, потому что он был прекрасен... И вот сейчас я вам хочу показать песню, которую Андрей Вознесенский, как он говорит, я не знаю, он, может быть, просто льстит, а просто, может быть, и на самом деле, которую он написал специально, чтобы я пел в этом спектакле. Называется она "Песня акына".
(Поет.)
"Не славы и не коровы,
не шаткой короны земной -
пошли мне, Господь, второго, - чтоб вытянул петь со мной..."
(Аплодисменты.)..."
На эти стихи Вознесенского Высоцкий написал музыку. "Песня акына" стала настолько "его" песней, что он исполнял ее в каждом своем концерте. Не случайно тот же Михаил Шемякин, не разобравшись, вставил песню в собрание сочинений Владимира Высоцкого как его текст. (Шемякин составил и издал на свои деньги в 1988 году в Нью-Йорке трехтомник В. Высоцкого.)
В 1970 году у Высоцкого вдруг пошла горлом кровь, его вернули к жизни в реанимации. Спас его тогда знаменитый доктор-невролог Левон Бадалян.
"Мы все тогда были молоды, и стихи свои я назвал "Оптимистический реквием, посвященный Владимиру Высоцкому", - напишет Вознесенский через десять лет после смерти артиста ("Всенародный Володя"). - Страшно, как по-другому читается это сейчас.
Шел популярней, чем Пеле,
с беспечной челкой на челе,
носил гитару на плече,
как пару нимбов...
О златоустом блатаре
рыдай, Россия!
Какое время на дворе -
таков мессия.
Ему эти стихи нравились. Он показал их отцу. Когда русалка прилетала (Марина Влади. - И. В.), он просил меня читать ей их. Стихи эти долго не печатали. После того как "Высоцкий" было заменено на "Владимир Семенов", они вышли в "Дружбе народов", но, конечно, цензура сняла строфу о "мессии". Как Володя радовался публикации! ..
На десятилетии Таганки, "червонце", он спел мне в ответ со сцены:
От наших лиц остался
профиль детский,
Но первенец не сбит, как птица, влет.
Привет тебе, Андрей, Андрей,
Андрей Андреич Вознесенский.
И пусть второго Бог тебе
пошлет...
...В 1977 году я принес первую рукопись книги его стихов в издательство "Советский писатель" Егору Исаеву, который тогда заведовал отделом поэзии. Тот рукопись принял, однако дирекция издательства стояла насмерть. Лишь одно стихотворение удалось все же пробить в сборник "День поэзии". Знаю, что Володя обращался к поэтам-фронтовикам А. Межирову и Д. Самойлову, но, видно, им тоже ничего не удалось сделать. К тому же надо помнить, в те годы и мои книги, и книги моих товарищей мучительно продирались сквозь железобетонные "нельзя"...
...Другие стихи, посвященные ему, увы, написались в день его смерти. Там я назвал его поэтом: "Не называйте его бардом. Он был поэтом..." Ведь даже над гробом, даже друзья называли его бардом, не понимая, что он был великим поэтом. Стихи эти я отдал в журнал "Юность". Но уже из верстки журнала их сняла цензура, сломав и задержав номер. Цензоры не могли перенести того, что подзаборного певца называют поэтом, да еще "всенародным Володей". А ведь для них Всенародный Володя был один, который лежал в Мавзолее. Думал я, что делать, и решил пойти в "Комсомолку". Тогдашний ее главный редактор, назовем его В. (Валерий Николаевич Ганичев. - И. В.), любил стихи и предложил мне следующую лихую аферу.
Тогда еще газета выходила по воскресеньям, номер делали в субботу, и цензура в ней была минимальная. Подписывал рядовой цензор. В. предложил мне поставить стихи в воскресный номер, мол, все начальство пьет на даче и ничего сделать не успеет, потом, правда, утром прочитает и придет в ярость, но к вечеру опять напьется и в понедельник ничего помнить не будет.
"Может, они сами пьют под Высоцкого", - усмехнулся В. Так по плану все и вышло. Только в понедельник секретарь ЦК по идеологии позвонил в газету и орал по вертушке. И в итоге В. был снят. Так и после смерти поэт остался возмутителем".
* * *
Последний раз Вознесенский с Высоцким случайно встретились в самолете: летели из Сочи в Москву. Высоцкий возник внезапно - будто проник в самолет на лету через иллюминатор. Видимо, сидел у летчиков. Одет был в шелковую тенниску, не по осенней погоде. Пересадили кого-то - сел рядом с Андреем. Рассказал, что его обчистили в Сочи - главное, куртку с ключами от "мерседеса" и от квартиры с металлической дверью унесли... "Так что, может, переночуешь у нас, как раньше? Как же ты без ключей?" - "Ничего. Я позвонил. Меня встретят специалисты". В Москве его встретили четыре шкафа, "сразу видно - специалисты".
"Он отзвонил из открытой квартиры. Это был наш последний разговор".