Но посреди этого смешения всех языков и "традиций", кажется, только один спектакль попробовал соединить едва ли не весь опыт человечества - с почти обезоруживающим смирением, вне риторики откровений. Ромео Кастеллуччи показал в Вене свою работу Go down, Moses, сыгранную впервые на Осеннем фестивале в Париже.
Ромео Кастеллуччи предлагает концепт, ясный и тревожащий своей парадоксальностью. Это история пророка, который - как и положено в иудейской традиции - не может быть изображен, но только явлен через опыт. Пророка, невольно отверженного своей матерью, чтобы быть спасенным. Пророка, спасшего свой народ через исход, своеобразный рефрен отверженности.
Кастеллуччи предлагает несколько суггестивных картин для размышления и переживания.
Мы долго созерцаем современную толпу, потерянных людей, дарящих друг другу жесты спасения и жертвоприношения... Кастеллуччи движется через серию дискретных образов, связанных с поэтикой театра жестокости. Но все они предстают с той художественной дистанцией, которая и самые кровавые, натуралистические картины позволяет созерцать философски в самом глубоком понимании этого слова. То есть - мыслить о бытии, об отношениях Творения и Творца. Сами эти мысли, которых давно не было в европейском театре, настолько пугающе прекрасны, что их трудно пережить вне чувственно-созерцательного опыта.
Мы видим туалет в городском кафе, истекающую кровью женщину. Роды, аборт, выкидыш? Чуть позже эта картина соединится с образом помойки, где человеческий детеныш кричит из своего кулечка - корзинки, некогда выброшенной в Нил, чтобы Моисей, будущий спаситель еврейского народа, был спасен.
Концепт набирает силу, но его полнота еще не явлена. Страшный звук разрывает барабанные перепонки - визжит какая-то адская машина, длинная турбина вращается на авансцене Theater an der Wien, затягивая в свою орбиту черные человеческие волосы... Загадочный образ, чью пугающую связь с другими волосами, которыми были набиты лагеря смерти, невозможно отрицать. А может, это совсем иное - сама Неопалимая купина, место единственной встречи Бога и Человека, которая состоялась благодаря Моисею. Образ того творческого огня, которым наполнено мировое искусство.
Чуть позже мы услышим безумный (или пророческий) лепет бедной женщины. Допрашиваемая полицейским и психологом, она все будет повторять, что пророк должен прийти, чтобы народ стал народом. Полицейскому не до того, ему надо найти ребенка, а потом отправиться домой. Мир не готов к встрече с Пророком, не говоря уж о Боге.
Компьютерный томограф затягивает в свое нутро тело одержимой, и мы оказываемся внутри...чего? Прапамяти, праобраза? На берегу какого-то древнего озера, в пещере греются древние люди. Их неандертальские головы, согбенные плечи отбрасывают нас в какой-то "Парк юрского периода" или к образам Стэнли Кубрика. Древний, добиблейский Эдем, кажется, полон умиротворения. Но вот ужас - в руках у женщины, только что ласкавшей ребенка, оказывается его мертвое тельце. Скорбный ритуал похорон, плач, короткое и страстное утешение двух тел - мужчины и женщины - слившихся в скорбном экстазе. И, наконец, главное: земля, которую древняя Ева выгребла из могилы, превращается в первые краски, и, окунув в них ладонь, она пишет на тонкой пленке, отделяющей ее от зрителей 2015 года, свои кровавые письмена - призыв SOS. И бьет, бьет кулачком по тонкой пленке, разделяющей нас.
Собственно - вот и весь концепт. Обратная перспектива, взгляд из праистории в настоящее, посреди которого вдруг раздается пение православного канона Святому Духу. Мир до и после пророка, соединившего человека с Богом, взгляд оттуда сюда, или - напротив - отсюда туда? Странное, полное юмора и трагической правды описание нашего мира, столь парадоксально близкого доисторическому человечеству, только идущему на встречу с Богом, чьи рисунки и письмена кричат со скал о древней тоске.