Проект "Коллекция археолога", включенный в Параллельную программу биеннале, показывается в бывшей церкви Св.Екатерины. Вторая выставка "Алефбет: алфавит памяти" открыта в музее Фонда Querini Stampalia. В палаццо XVI века, принадлежавшем семье Кверини Стампалья, в 1868 году по решению последнего из этого рода графа Джованни был создан музей. Он включает не только богатую коллекцию живописи, скульптуры, фарфора, мебели начиная с XIV века, но и великолепную библиотеку, открытую для публики. Здесь регулярно показывают и выставки известных современных художников, в частности Джозефа Кошута, Ильи и Эмилии Кабаковых, или фотографа Луиджи Гирри, которые дарят одну свою работу музею. Так складывается коллекция современного искусства Фонда Querirni Stampalia. В рамках этой традиции Гриша Брускин передал в дар музею фарфоровую скульптуру "Меланхолического воина-андрогина" (2010).
Вообще-то меланхолия обычно ассоциируется с поэтами или философами. Что касается воинов, то им меланхолические размышления о тщете земной и смерти скорее противопоказаны, благо не способствуют быстроте реакции и энергичному действию. А тут у светлого воина - нежное лицо страдающего ангела, вроде тех, которых можно увидеть в мраморных изваяниях в барочных храмах. Только там у ангелов обыкновенно крылья за спиной вздымаются, а тут вместо крыльев - двустволка торчит, а в руке вместо небесного послания зажата граната. Насколько пленяет тонкой индивидуальностью лицо андрогина, настолько же условна, грубовата его фигурка. Она словно пришла со страниц старых учебников по военному делу или плакатов, где солдаты с одинаково решительными лицами маршировали, ходили строем, ползли по-пластунски или сидели в танках. Танкиста от пехотинца или санитара можно было отличить по привычным атрибутам. Санитарная сумка, танковый шлем или автомат тут были вроде опознавательных знаков родов войск, а вовсе не намеком на индивидуальность персонажа. Получается, что андрогин объединил не только мужское и женское начала, но и, например, memento mori - напоминание о бренности человека и деловой язык инструкции по его, этого человека, уничтожению… В меланхоличном воине соединились образ небесного посланца и послушного земного исполнителя.
Казалось бы, перед нами образ в духе соцарта, но в фарфоровой этой скульптуре акцентируются не гротеск или абсурд, а скорее незавершенность, несовершенство создания - с одной стороны, а с другой - его хрупкость. Образ искусственного человека из глины, Голема из старинной пражской легенды XVI века, этого терминатора средневековья, созданного еврейскими мудрецами для защиты гетто от опасностей и наветов, начинает сквозить за хрупкой фигурой андрогина.
Персонаж, составленный из "кусочков" разных знаковых систем и традиций, выглядит идеальным посредником между двумя нынешними проектами Гриши Брускина в Венеции, которые отсылают, казалось бы, к непересекающимся "проектам"-антагонистам. Национальному и интернациональному. Эзотерическому, сакральному, мистическому и - просветительскому, социальному, модернистскому. Обращенному к небесам и очень земному. Но по порядку.
"Алефбет: алфавит памяти" отсылает к тексту Библии, Талмуда, Каббалы, толкующих о тайнах мироздания и отношениях человека с Создателем. Проект "Коллекция археолога" - к "Капиталу" Маркса, ставившего задачу переустройства земного мира наживы, и аллегорическим объектам из советской утопии, что являются в полутьме "раскопа" церкви Св.Екатерины, словно античные руины.
Понятно, что в фокусе "Алефбета…" - национальная традиция. Причем, говорят, вполне головоломная даже для завзятых еврейских книжников. Текст книги хасидов "Тания" превращен в фон пяти огромных гобеленов, на которых возникают, как в словаре с картинками, 160 аллегорических фигур праведников, героев, ангелов... Ковры образуют то ли страницу рукописи, то ли свиток, становясь материальным воплощением времени, слова, мистического откровения. В "Коллекции археолога" же известие о том, что "призрак коммунизма бродит по Европе", проецируется на стену старой церкви, неся благую весть о возможном освобождении пролетариата на всех языках Земли. Никакой эзотерики, каждый может прочесть и понять.
Если гобелены отсылают к архаической метафоре нити жизни, которую прядут Парки, то проекция - к проективному мышлению, выстраивающему жизнь чисто рационально. В "Алфабете" шпалеры впечатляют тончайшей работой (когда художник говорит, что их ткали мастерицы в Москве, а не во Франции, все сильно удивляются). В "Коллекции археолога" же руины исчезнувшего советского мира выглядят грубыми обломками моделей и гипсовых скульптур. Среди персонажей - непременный пограничник с верным Джульбарсом, пионер в галстуке, планерист с моделью самолета, спортсмен с мячом иль ракеткой и другие герои "парка советского периода".
Но как ни разнятся эти миры, их персонажи, по выражению Михаила Ямпольского, "фигуры чистого воображения". Для гобеленов "Алефбета" эти фигуры "воображались", потому что традиция иудаизма запрещала изображение человека, не говоря уж о Боге и героях Ветхого завета. Образы гобелена в контексте "ткани" книги превращаются в еще одни таинственные знаки-иероглифы, в свою очередь требующие толкования и пояснения. Кстати, авторские комментарии можно прочитать на выставке, ткнув пальцем в большой тач-скрин. Что касается "Коллекции археолога", то тут, казалось бы, искать ничего не нужно. Благо количество "свергнутых" с пьедесталов советских монументов зашкаливает. Прямо по пословице - с глаз долой, из сердца - вон! Но Брускина интересует не забвение, а память. И не реставрация прошлого, а его понимание. Что называется, почувствуйте разницу. Его интересуют не идолы, а идеи. Не персонажи - знаки-функции. Потому он объекты для "Коллекции археолога" создавал из гипса, разрушал, собирал обломки, "терял" куски, а другие фрагменты - отливал в бронзе. И потом еще и "хоронил" в земле Тосканы - на несколько лет. Вот извлеченные останки "античности" модернизма и его проекта и предъявлены миру в Венеции.
То, что две эти выставки встретились в Венеции, выглядит вполне логично. Городе, который в мареве сорокоградусной жары сам кажется "фигурой чистого воображения", миражом над лагуной… Здесь каждый дом похож на тщательно оберегаемую (если не воссозданную) руину, а разноязыкая толпа искателей достопримечательностей встречается с паломниками, приехавшими на Феста дель Реденторе - праздник в честь Спасителя и избавления от чумы 500 лет назад…
На вопрос, почему ему как художнику понадобились "фигуры чистого воображения", Григорий Давидович Брускин сказал:
"Фигуры чистого воображения" ни в коем случае не иллюстрации сакрального текста или модернистского мифа. Идея, наоборот, была в том, чтобы провести художественный эксперимент и посмотреть, как создается аура визуального образа, продолжающая действовать на зрителей, даже когда мифология исчезает. Это игра художника, "игра в бисер", если вспомнить роман Гессе.
В залах Древнего Египта или Ассирии в музеях я, например, испытываю священный ужас. Эта культура давно мертва. Мы в большинстве своем не помним точно, кто во что там верил в Древнем Египте. Но изваяния Сфинкса, допустим, не говоря уж пирамидах, завораживают, манят, притягивают холодной отчужденностью, древностью, непонятностью. Почему аура этих вещей жива? Как она создается? За счет чего? Вот это меня это волновало.
В иудаизме существовала идея запрета на изображение человека. Поэтому не было создано такой устойчивой изобразительной системы, как, например, в египетском или ассирийском искусстве. Задача была - заполнить этот вакуум и заставить людей поверить в то, что перед ними как бы религиозное искусство, которое, естественно, таковым не является. Эта задача тесно связана с вопросами о том, как формируется такое понятие, как национальное искусство. Как оно создается? Существует ли оно, если символы, от геометрических фигур до образов животных, мигрируют в течение веков и тысячелетий по странам и континентам?
Иначе говоря, изображение, становясь символом, обладает силой воздействия. Именно это использовали различные религии и государства. Скажем, советская пропаганда создавала советского человека, а египетская - превращала египтянина в верного слугу фараона и бога Ра. Эпохи разные, а механизм - общий.