Шагал еще в начале 20-х получил от парижского мецената Амбруаза Воллара заказ на серию офортов к Библии, но жизнь сложилась так, что заказ был готов через много лет, не раньше, чем Шагал, великий мастер цвета, освоил технику цветной литографии. И, проехав по Палестине, пережив войну, оккупацию Франции, смерть любимой Беллы, по-настоящему задумался о вечности и создал в начале 60-х целый цикл, большую часть которого и можно увидеть в залах галереи.
Библией Шагал был, по его словам, "пленен" еще с юности, как всякий художник, считая ее прежде всего "величайшим источником поэзии", а потом уже собранием священных текстов. Наверное, поэтому и не удивляет то, что в литографическом сюжете "Божество и Ева" Господь, бирюзовый, неземной и нестрогий, адресуется по поводу съеденного яблочка не к Адаму, а к розовой, пышущей жизнью первой женщине. Художник писал не икону и сразу обратился к сути происшедшего в райском саду, к плоти. Шагал рисует Еву и Адама под яблоней "одной плотью", одной линией, продолжая одно тело другим, вне всяких канонов, беря на себя смелость ориентироваться лишь на собственные ощущения.
Шагаловская графика живописна по своей природе, художник рисует по литографическому камню как по холсту - свободно и эмоционально, иногда, даже, кажется, забываясь и увлекаясь игрой в цвета. Он и обратился к литографии ради цвета, как к технике, способной воспроизводить все богатство оттенков мира, - и цвет в библейской серии играет роль смысловую, сюжетную, определяющую. Вот Адам и Ева изгоняются из рая - и кисть решительно идет по камню, окунаясь лишь в алую тушь (глаз, правда, цепляется за синие рога шагаловской коровки на самом краю Рая, листа, за который уходит пара).
Экспозиция в галерее выстроена по ходу библейского повествования: от группы работ, посвященных Раю, пышущих огнем поистине райских ярких красок, через многофигурные истории Давида, Рахили, Руфи и иже с ними - к уходящему в полный мрак рыдающему, отчаявшемуся Иову.
За серией, посвященной первородному греху, идут, прочувствованные в нескольких литографиях картины жизни Эсфири, скорбные, трагические. Цвета в этих работах уже совсем другие: потерявший любимую, Шагал, рассказывая о невесте царя Артаксеркса, проявляет неожиданную сдержанность - тонкий облик девушки, в которой угадывается Белла, выполнен в бежево-голубых нежных тонах. И весь сюжет проходит по залу именно так - с энергией внутренней, не выходящей за рамки небольших литографий.
Темы для работ художник выбирал сам и часто останавливался на ветхозаветных женских историях, полных страстей и радостей не только духовных, но и телесных. Праматерь Давида под нежным пером художника игрива и чувственна, ее поступь легка, позы - что в поле со снопом колосьев (тут снова сплошь красный, цвет страсти!), что ночью перед мужчиной - так соблазнительны, что куда уж устоять Воозу! А 90-летняя Сара в объятиях царя Авимелеха так и просто смотрится юной девушкой: в Ветхом Завете свои возрастные законы, но и тут Шагал прежде всего поэт, а не иллюстратор.
Оставшись верным своему творческому методу, художник, конечно же, и библейские сюжеты населил любимыми героями. Перед зрителем на выставке все те же: он сам (знакомый профиль узнаешь в ликах еврейских царей), Белла, витебские косые заборчики и цветущие деревца, вездесущие лошадки, птицы и козы...