Существует ли принципиальная разница между национальной идеей и государственной идеологией? Действительно ли запрет на государственный монополизм в сфере идей ведет ко всеобщей духовной анархии и деморализации? Обсудим тему с социологом, генеральным директором ВЦИОМ Валерием Федоровым.
Государственная идеология скорее разобщит людей, чем сблизит
- Нужна ли России государственная идеология? ВЦИОМ задавал этот вопрос своим респондентам?
- Это наша излюбленная тема.
- И каковы результаты опросов?
- Большинство все-таки полагает, что идеология нужна. Но относительно того, какая это должна быть идеология, единого мнения нет. Если поверить большинству и ввести единую идеологию, то недовольных окажется больше, чем довольных. Значит, авторы нашей Конституции, введя запрет на государственную идеологию, были правы. Государственная идеология, скорее, разобщит людей, чем сблизит.
- Но идеология, претендующая называться государственной, предполагает цементирующее воздействие на общество. Так ведь?
- По идее, так. Но как только начинаешь эту общую, якобы цементирующую идею детализировать, так сразу возникают сложности. Поясню на примере. Почти все мы разделяем мнение, что чем многочисленнее будет население нашей страны, тем лучше. Когда население сокращается, это плохой знак, а когда увеличивается - хороший. Поэтому большинство считает, что надо всеми способами поддерживать рост населения и всеми способами тормозить депопуляцию. Как это сделать? Тут уже начинаются дискуссии. Скажем, кто-то предложит: давайте запретим аборты. Такая идея способна сплотить общество? Она способна только расколоть его. И таких вопросов миллион. Благих пожеланий насчет того, как бы нам всем объединиться, предостаточно. Но как только переходим к обсуждению конкретных вопросов, выясняется, что реализация этих благих пожеланий ведет нас к гражданскому конфликту.
Лучший способ уничтожить идеологию - это дать ей статус государственной
- Уже почти четверть века в стране отсутствует государственная идеология. Это хорошо или плохо?
- Это прекрасно. На самом деле она отсутствовала и раньше.
- Как это - отсутствовала? А марксизм-ленинизм?
- К 80-му году он де-факто перестал быть государственной идеологией. Это была уже не идеология, а ложь. Был такой канон, который всем приходилось соблюдать, но никто в него не верил. После смерти Суслова, я думаю, и члены Политбюро перестали верить.
- Но формально марксизм-ленинизм все равно считался государственной идеологией.
- Мы чего хотим? Мы хотим еще одну формальную идеологию? Например, идеологию патриотизма в качестве государственной? Но каковы гарантии, что с патриотизмом через некоторое время не произойдет то же самое, что произошло с марксизмом-ленинизмом? Опыт СССР показывает, что лучший способ уничтожить идеологию - это дать ей статус государственной. Ведь никто же не верил в марксизм-ленинизм. Но для того, чтобы исполнять этот канон, людям приходилось лгать, подличать, от чего-то отказываться. Многие отказывались, например, от повышения на работе, потому что не хотели в партию вступать. Кто-то отказывался книжки публиковать, потому что не хотел начинать с цитаты Леонида Ильича Брежнева. И многие хорошие книжки не выходили. Или выходили не здесь, а там. Или выходили через 20-25 лет, иногда - после смерти автора. И все это во имя идеологического фетиша. Или возьмем вторжение в Афганистан. Чем оно обосновывалось? Два главных аргумента было. Первый: не дадим США разместить свои базы у нас в южном подбрюшье. Второй: в Афганистане народно-демократическая революция, наш интернациональный долг - помочь бедным крестьянам бороться со злобными феодалами. В результате 13 тысяч трупов только наших. И эта война не прекращается уже 35 лет. Даже после того, как мы оттуда ушли, она еще там идет. Все это плата за идеологию в том числе. Я не говорю, что идеология не должна существовать вообще, что она должна быть запрещена. Я говорю только о государственной идеологии, которую все граждане обязаны разделять. Если ты ее не разделяешь, значит, ты в каком-то смысле ущербный, ты не гражданин. Я напомню, у нас диссидентов лишали гражданства. Это был акт наказания за измену государственной идеологии. Мы этого хотим?
- Хотим или нет, но это происходит.
- Не происходит.
- А "национал-предатели"? А "пятая колонна"?
- Это риторика. Она важная, но она не имеет статуса государственной идеологии. Сегодня риторика одна, завтра будет другая.
- Как бы то ни было, патриотизм утвердился в качестве государственной идеологии. Это официально не декларируется. Это не закреплено в Конституции. Но неофициально он утвердился в этом качестве...
- Согласен.
- ... со всеми вытекающими последствиями для тех, кто не исповедует эту идеологию.
- Вы говорите сейчас не о государственной идеологии, вы говорите о доминирующей идеологии, которая не имеет государственного статуса.
- Официально не имеет. Но в реальности это и есть государственная идеология.
- Давайте эти вещи четко разделять. На мой взгляд, если доминирующая идеология приобретает статус государственной, то это первый шаг к ее краху. Такая участь постигла, например, христианское учение, которое превратилось в официальную доктрину Римской церкви. Как только идеология фиксируется в качестве государственной, она становится, во-первых, общеобязательной, во-вторых, появляются жрецы этого идеологического культа, в-третьих, вводятся наказания за отступление от идеологии и, в-четвертых, сама идеология кодифицируется, застывает, теряет адекватность, превращается в мертвую букву и очень быстро перестает соответствовать изначальным посылам. Практически любая идеология в самом начале - это идеология "за все хорошее, против всего плохого". Но как только идеология становится государственной, она очень быстро превращается в "за все плохое, против всего хорошего". Действительно, патриотизм стал доминирующей идеологией, тут я с вами абсолютно согласен, глупо отрицать очевидные вещи. Но если мы хотим убить патриотизм как доминирующую идеологию, давайте сделаем его государственным. И через некоторое время люди начнут плеваться при слове "патриотизм".
Открытая система живет, закрытая - умирает
- Что такое идеология вообще? Это некие ценности. Применительно к государственной идеологии это ценности, которые поддерживаются и даже насаждаются государством. Так?
- Это система взглядов, упорядоченная, непротиворечивая, где все статусы расставлены: вот это важно, а это неважно.
- Иерархия ценностей?
- Безусловно. А сами ценности - ключевой элемент идеологии. Но набором ценностей идеология не исчерпывается. Это все-таки более целостное, более комплексное образование. Поэтому, кстати, идеологий не так много. Например, существует либеральная идеология. Само понятие либерализма до сих пор входит в пантеон самых важных элементов политического языка Запада, независимо от страны. Но если вы возьмете либерализм XVIII века, XIX, XX и XXI веков, то увидите, что это не четыре, а как минимум сорок разных либерализмов. Были периоды, когда либерализм был сугубо буржуазно-капиталистической идеологией: свободный рынок, никакого государства - Адам Смит в чистом виде. Были периоды, когда либерализм стал социальным, интегрировал себя в учение о том, что все люди равны, и государство должно обеспечивать им гарантии равенства - в том числе за счет социального страхования, пособия по безработице, элементов бесплатного обучения, бесплатного здравоохранения и т.п. Потом в какой-то момент либерализм заключил союз с консерватизмом. Появился странный продукт - "либерал-консерватизм". Сегодня мы чаще всего понимаем под либерализмом именно этот, последний по времени результат синтеза двух предельно далеких друг от друга идеологий - либеральной и консервативной. И, я думаю, это не последний этап.
- Как вы думаете, почему эта идеология сумела на Западе не просто сохраниться, а занимает господствующее положение?
- Потому что ни в одной западной стране эта идеология не стала государственной. Хотя были моменты в истории XX века, когда казалось: все, либерализму не выжить. А сейчас он опять на коне. В России мы можем его топтать ногами, пинать, ругать, но не стоит забывать, что и в Западной Европе, и в Северной Америке это идеология номер один. Она, по сути, разделяется всеми, с некоторыми нюансами. То, что либерализм нигде не стал государственной идеологией, очень помогло ему сохранить свою доминирующую роль, обеспечило жизнеспособность. Невозможно сохраняться в неизменном виде со времен Адама Смита. Хотя, конечно, что-то от Адама Смита осталось. Когда мы превращаем идеологию в государственную, мы подводим под ней черту. Далее происходит выхолащивание, поскольку развития нет. А какое-то реальное развитие воспринимается как ересь. С этой ересью начинают бороться. Вспомните, как наши марксисты-ленинцы боролись с творческими версиями, развивающими марксизм на Западе. С еврокоммунизмом, например. С Альтюссером, Маркузе, Грамши... Объявляли их еретиками, ревизионистами. Сжечь их на костре уже было невозможно, поэтому старались не замечать. То же самое ждет и патриотов, которые любят Родину не так, как предписывает канон. А с либералами ничего подобного не происходит. Потому что нет официального канона, молиться не на что. Есть общая система ценностей. Некоторые ценности отживают свое, на их место приходят другие. Но в целом система сохраняется. Вспомним знаменитую античную апорию: корабль выходит из порта, совершает долгий путь. За это время теряет мачты, меняет изорванные штормом паруса. И вот когда он приходит в порт назначения, выясняется, что ни одного куска материала, из которого он был сделан, уже не осталось, все заменено. Вопрос: это тот же самый корабль или другой? В чем-то - тот же самый. Он так же называется, он так же обустроен. В каждый момент времени что-то сохранялось в нем от того, изначального корабля. А с другой стороны, он совершенно неузнаваем. Точно так же и с идеологией. Она может меняться почти до неузнаваемости. Если, вообразим себе, сегодня бы встретились представители либерализма XVIII и XXI веков, то едва ли они признали бы друг друга за единомышленников. Это плата за открытую систему. Открытая система живет. Закрытая - умирает. Превращение доминирующей идеологии в государственную - это отказ от открытости. Дальше - омертвление, разложение, гибель.
Люди не готовы стыдиться за свою страну
- С тех пор, как распался СССР, в России не прекращаются поиски национальной идеи. Почему нет результата? И нужен ли результат?
- Мне кажется, результат есть. Причем совершенно успешный.
- Патриотизм?
- Безусловно.
- Судя по опросам, которые проводит ВЦИОМ, что такое патриотизм в массовом его понимании?
- Это любовь к Родине, гордость за нее.
- А стыд за нее?
- Уже нет. Стыд вычеркните. Люди не готовы стыдиться за свою страну. Это ушло. Те, кто стыдится, делают, как правило, очень быстрый следующий шаг и перемещаются в другое культурное, экономическое, географическое пространство. Благо это сделать элементарно. А в понимании большинства патриотизм - это вера в то, что Россия сильное, независимое и самостоятельное государство. Плюс убежденность в том, что мы сами способны определить, как нам здесь жить, и никто не вправе нам навязывать свой пример и образец.
- Суверенная демократия?
- В идеологии суверенной демократии все-таки присутствует понятие "демократия", и оно имеет определенный смысл. А в национальной идее, на мой взгляд, понятие "демократия" пока не утвердилось. То, что мы имеем сейчас, это не демократический патриотизм. Это патриотизм, избавленный от других важных элементов. В идеологии суверенной демократии, а это действительно была идеология, пусть и не совсем развитая, предполагалось, что Россия сделала окончательный выбор в пользу демократической модели правления. Но идеология суверенной демократии постулировала, что только россияне имеют право определять, какая именно модель демократии должна существовать здесь, советчики из-за рубежа нам не нужны. В национальной идее же демократический метод отсутствует вообще. Существует только любовь к Родине, причем это любовь к Родине, противостоящей другим странам. Мы сильны, нам никто не страшен! Может быть, через какое-то время, если наша патриотическая идеология не приобретет статус государственной, эпитет "сильная" применительно к слову "Россия" сместится на второй план, а на первый выйдет другой эпитет. А может быть, изменится само понимание силы. Возможно, под силой мы будем понимать не танки, не самолеты, не ядерные ракеты и не готовность навязать всем свою волю. Если патриотическая идеология останется открытой, то в ней смогут происходить какие угодно изменения. И эти изменения будут отражать реальные изменения в жизни страны и мировоззрении ее граждан. Ведь понятно, что сегодняшний патриотизм и патриотизм, скажем, образца 80-го года - это совсем разные патриотизмы. Но и тогда были люди, которые любили Родину, и сейчас есть люди, которые любят Родину. Эта открытость идеологии патриотизма дает ей возможность оставаться жизнеспособной.
Вера - дело совести, а не государства
- На ваш взгляд, претендует ли Русская православная церковь на роль источника национальной идеологии?
- На роль одного из источников - несомненно. Собственно, она претендует на это уже примерно тысячу лет. И небезуспешно временами.
- Давайте говорить прямо. Не видим ли мы сегодня стремление Церкви внедрить православие в качестве официальной идеологии?
- Безусловно, видим. Да, это именно так.
- Как вы к этому относитесь?
- Есть некая красная черта, которую не стоит переступать. У нас многонациональная и многоконфессиональная страна. И чтобы люди, живущие в России, чувствовали себя россиянами, они должны быть уверены, что вера - дело совести, а не государства. Если они увидят, что живут в стране, где государственная идеология носит православный характер, то в "Исламское государство" побегут уже не тысячи, а миллионы. Вот красная черта, где надо остановиться. Никто не отрицает роль православия в нашей истории, нашей культуре. Никто не покушается на первенствующее место РПЦ среди всех традиционных конфессий. Но гражданство - это все-таки светская характеристика, а не религиозная. Нельзя призывать к тому, чтобы все граждане России стали православными. Нельзя говорить, что если ты не православный, то ты не россиянин. Если будет предпринята попытка интегрировать элементы православия в государственную практику, то мы встанем на очень опасный путь, ведущий к распаду России.
Задача не в том, чтобы изобрести красивую триаду
- Знаменитая уваровская триада "православие, самодержавие, народность" служила, как считалось, национальной скрепой Российской империи. Как вы думаете, сегодня можно сконструировать аналогичную триаду?
- Да можно, конечно. Но просуществует ли эта триада, как уваровская, лет семьдесят? Сомневаюсь. Мир сейчас очень быстро меняется. Поэтому такого рода чеканные формулы, увы, обречены на быстрое устаревание. Та же "суверенная демократия" уже вышла из политического обихода. Столь же быстро забылась и "энергетическая сверхдержава". Слоган в рекламных целях - да, его можно придумать. Но задача-то не в том, чтобы красивую триаду изобрести. Задача в том, чтобы эти ценности в красивых обертках реально мотивировали нас что-то делать, а чего-то не делать. Чтобы они, скорее, объединяли, чем разъединяли. Любая триада вроде бы помогает синхронизироваться, объединиться. А с другой стороны, она здорово ограничивает. Допустим, придумали: "Родина, справедливость, закон". Красиво? Красиво. Правильно? Правильно. Но кто-то скажет: а почему сюда не включили "свободу"? Хорошо, давайте включим. А вместо чего? Вместо "справедливости". Нет, "справедливость" не смейте трогать, она важнее вашей "свободы". И пошло-поехало... Поэтому я бы не слишком надеялся на то, что мы сейчас изобретем желанную формулу, напишем ее на наших знаменах - и заживем счастливо.
Массовое сознание - это не коллективный идиот, который польстится на что угодно
- В чем принципиальное отличие государственной идеологии от национальной идеи?
- Два отличия. Первое. Идея - это нечто очень абстрактное. Например, нужно любить свою страну. Идея? Идея. На ней патриотизм строится. А что такое идеология? Она указывает, КАК нужно любить свою страну и КАК ее любить нельзя. То есть начинается детализация. И второе отличие. Государственное - это аппарат государства. Национальное - это страна. Страна всегда больше, чем государство. Государство может возникнуть и умереть. В принципе страна - тоже, но гораздо реже. Если мы хотим разменять национальную идею на государственную идеологию, то это, я считаю, одна из крупнейших ошибок, которую мы можем совершить.
- Идеология должна обслуживать сиюминутные потребности общества или давать стратегические установки?
- Чем более к глубинным ценностям, потребностям она апеллирует, тем выше шанс, что она не окажется выброшенной на помойку через несколько лет. Идеология должна быть предельно абстрактной, общей.
- И универсальной, наверное?
- Если она будет предельно абстрактной и общей, то ее претензии на универсализм будут обоснованны. Хуже конъюнктурной, сиюминутной идеологии нет ничего. Это такая фальшь, которая уже в момент своего появления становится очевидной абсолютно всем.
- Конъюнктурная идеология губительна для массового сознания?
- Массовое сознание - это не коллективный идиот, который польстится на что угодно. У него есть свои пределы в восприятии лжи. Иначе им можно было бы манипулировать бесконечно.
- Считаете ли вы, что мир сейчас переживает мировоззренческий кризис?
- Конечно, кризис есть. Причина этого кризиса в том, что мир очень быстро меняется. И те идеологии, которые господствовали на протяжении долгого времени, они либо радикально преобразуются и тогда сохраняют доминирующее положение, как в случае с либерализмом, либо консервируются и уходят на периферию, как произошло с коммунизмом. Более того, новые идеологии, изобретенные после перехода мира из индустриального состояния в постиндустриальное, даже они сегодня в кризисе. Постиндустриальная идеология в кризисе. Идеология информационного общества в кризисе. Все идеологии в кризисе. Именно поэтому губительно и опасно любую идеологию сегодня объявлять государственной.
Валерий Федоров - кандидат политических наук, социолог, генеральный директор Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ).
Родился в 1974 году. Закончил отделение политологии философского факультета МГУ. В 1991-1993 годах работал в Институте массовых политических движений Российско-американского университета. С 1993 по 2003 год был научным сотрудником Центра политической конъюнктуры, руководил его Информационно-аналитическим управлением. С сентября 2003 года - генеральный директор ВЦИОМ. С 2013 года является научным руководителем факультета политологии и социологии Финансового университета при правительстве РФ.