Вообще-то экспозиция в Манеже, сделанная в сжатые сроки тремя профессионалами очень высокого класса Зельфирой Трегуловой (директор ГТГ), Дмитрием Ликиным (главный художник "Первого канала", архитектор), Эдуардом Бояковым (режиссёр, продюсер), судя по текстам, вовсе не ставила задачу показать жизнь, какой она была. Напротив, речь шла о представлении советской мифологии: "Это собрание выстроено как анфилада сакральных пространств. В каждом "приделе" своя тема, свои "образа", свое воплощение Великого Советского мифа. Темы разделов выставки "Романтический реализм" пытаются представить этот миф в его в максимальной полноте". Дмитрий Ликин в основу плана экспозиции положил план Дворца Советов, который должен был построен на месте разрушенного Храма Христа Спасителя. Запланированное, но не состоявшееся строительство было жестом, разумеется, символическим, призванный наглядно продемонстрировать, что советский миф строился не просто как атеистический, а претендовал на сакральность со своим иконостасом героев и мучеников, апостолов и верховным вождем как Спасителем.
Собственно, экспозиция выставки, выстраивая "анфиладу сакральных пространств", ненавязчиво и возвращает старому мифу поистершуюся от долгого употребления позолоту сакральности. Правда, апеллирует при этом не к идеологии, а к эстетике. Художники в этом проекте предстают если не авторами, то воодушевленными соавторами мифа, в котором юные физкультурницы, резвее нимф, бесконечно взбегают на косогор на картине Дейнеки, вальяжный красный граф Алексей Толстой наслаждается обедом на даче "бубновалетца" Петра Кончаловского, мадонна Климента Редько кормит младенца под надежной охраной Красной Армии (за нее отвечает бронзовая статуэтка красноармейца на картине "Материнство"), летят дирижабли на полотнах Александра Лабаса и на рисунке проекта Дворца Советов Бориса Иофана, а "лучший друг детей" и члены политбюро ЦК ВКП(б) встречается с пионерами в ЦКПиО им. Горького (картина Василия Сварога, 1939)…
Тут надо сказать, что отбор картин очень грамотный. Проходных работ практически нет. "Оборона Петрограда" (1928) Дейнеки, как и "После боя" (1923) Петрова-Водкина соседствует с "производственным" полотном "мирискусника" Константина Богаевского. "Нефтепромыслы" (1931) в его исполнении, если бы не нефтяные вышки, вполне могли показаться изысканным символистским пейзажем. Отделы "На восток!", "Архитектурная утопия", как и "Великая война" подобраны практически безупречно. Кого-то может смутить, что в одном ряду оказываются работы модерниста Дейнеки, Петрова-Водкина и кондовые полотна беззастенчивых соцреалистов Василия Ефанова, Василия Сварога и Александра Герасимова. Но речь-то о мифе. А уж кто, как не Ефанов, Сварог и Герасимов поработали на этот миф и за страх, и за совесть?
Собственно, экспозиция каждого тематического раздела, объясняют нам, "выстроена так, чтобы, среди прочего, показать, как реализм - "пережиток проклятого прошлого", невостребованный в первые годы советской власти, постепенно вытесняет со сцены авангардное, по всем статьям революционное, искусство". В такой интерпретации "вытеснение" предстает как процесс естественный, по крайней мере исторически обусловленный. А кроме того встреча авангарда с соцреализмом выглядит своего рода борьбой "хорошего с лучшим". Или - вариацией на тему многофигурного полотна Ефанова "Встреча артистов театра им. К.С.Станиславского со слушателями Военно-воздушной академии им. Жуковского" (1938). Речь вроде бы о душевной встрече элит - новой и старой. Новой, для легитимности, нужно одобрение старых элит. Как минимум, старой интеллигенции и старых мастеров.
Мифу, конечно, исторические подробности противопоказаны. Но если уж взят период 1925-1945 годов, то грех было не заметить, что главным событием в культурной жизни тех лет была "культурная революция", которая шла параллельно с уничтожением крестьянства под именем коллективизации, и индустриализацией. И если называть вещи своими именами, культурная революция была, конечно, войной с старыми культурными элитами. Как писала в 1929 году "Литературная газета", "необходимо пересмотреть список наших корифеев. (…) Больше внимания писателям-середнякам!". Можно считать, что тут речь шла только о писателях. Но знаменитое постановление ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года "О перестройке литературно-художественных организаций" не оставляло сомнений, что речь - о всех искусствах. Еще раньше в 1930 был закрыт Вхутеин и происходила бесконечная реорганизация художественной жизни. В 1936 "Правда" печатает статью В.Кеменова "О художниках-пачкунах", вышедшей вслед за разгромными "Сумбур вместо музыки" и "Балетная фальшь". Эти статьи читались по радио, обсуждались на собраниях в Союзе художников. Титулованный доносчик Александр Герасимов цинично заявлял: "После того, как уничтожили все группировки, художники делятся лишь на довольных и недовольных. Недовольных материальной стороной дела".
Чтобы представить, в какой атмосфере шли обсуждения, сошлюсь на рассказ В.Эльконина, который в свою очередь ссылался на Владимира Андреевича Фаворского. Тот "с отвращением рассказывал о заседании [правления МОСХ от 23 января 1935], где исключали из МОСХа художника Михайлова. Этот Михайлов написал картину "Сталин у гроба Кирова". Каким-то образом фотография с этой картины попала на глаза Сталину, и он разглядел на фоне скелет. Этого было достаточно, чтобы Михайлова арестовали и сослали; там он, кажется, и погиб. И вот на заседании правления, где фотография картины фигурировала, никто не решился сказать, что никакого скелета нет".
Понятно, что в XXI веке оптика сбивается за дальностью лет, и на историю советского мифа, как и советского искусства можно смотреть исключительно через очки "романтического реализма". Правда, зачем?