Как в Большом театре отметят 90-летие Майи Плисецкой

"Ave Майя" назвали и вечер, посвященный 90-летию Майи. На исторической сцене Большого театра. На той самой сцене, у которой прежде был уклон строго в двадцать градусов, а теперь, с техническими новшествами, этот угол может меняться на сколько угодно. На той самой, на которой каждую дощечку Плисецкая знала наизусть, на ощупь. На сцене, что подарила ей и необъятную славу, и соленый давний пуд обид. На сцене, про которую Майя Плисецкая повторяла до последних дней: "Лучшей сцены, чем Большой, на планете Земля люди не построили".

Она надеялась, что выйдет на эту сцену именно в эти дни. Так хотела дожить до своих 90. Вроде бы только что, в апреле, обсуждала, как все будет, с гендиректором Большого Владимиром Уриным. Несправедливо, но второго мая Майя Михайловна ушла из жизни. Совершенно внезапно (еще за день до того она, заядлая болельщица, сидела на футбольном матче вместе с мужем, композитором Родионом Щедриным). Уже без нее поклониться ей выйдут на сцену Большого балетные звезды новых времен: и Диана Вишнева, и Светлана Захарова, и Ульяна Лопаткина...

В чем все-таки феномен Плисецкой? Самое нелепое, что можно подумать, будто существует такой всеобъемлющий и точный, от и до, ответ на этот вопрос. Сама Майя Михайловна легко играла своими амплуа - то фурии, то мягкой и пушистой, то кочегаром искусства, то принцессой крови. Об этом и получился наш разговор с Соломоном Волковым, музыковедом и историком искусства, многие годы общавшимся с балериной.

Майя Михайловна уверяла, что сегодня такую, как она, не подпустили бы к балетной школе и близко - "непродавленная коленка и подъем средненький". Можно бесконечно рассуждать о необыкновенной пластике, легкости шага и феноменальных прыжках балерины, но вопрос в другом. Что сделало Плисецкую не просто "легендой балета", а знаковым явлением? Вот в первые же дни после ее смерти к их с Щедриным мюнхенскому дому примчались стаей байкеры. Что им Плисецкая, что она - нам?

Соломон Волков: Конечно же, байкеров трудно представить себе в роли завсегдатаев балета. Но память Плисецкой они сочли нужным почтить. И это, конечно, не просто потому, что она звезда балета. Свои звезды есть и в балете, и в опере, и в драматическом театре, очень немногие из них становятся символами эпохи. Вот Плисецкая как раз и для меня, и для байкеров, и для многих других - символ эпохи. Про кого-то скажут "перешагнула рамки", а она их перелетела. В том числе и своей чисто балетной дерзостью. И ее облик шире гораздо, чем облик Плисецкой-балерины. Более того, этот ее облик, я бы сказал, современен и актуален.

Да, вот часто на старых кинокадрах балерины выглядят "эфирными эльфами, эфемерными сильфидами" ушедших эпох. Сохранилось немало записей танцующей Плисецкой - и вот что странно: она даже на старых лентах по-прежнему, как говорил поэт, обжигает, "полпланеты спалит"...

Соломон Волков: Я знаю случаи, когда молодые смотрят ее Кармен и недоумевают: из-за чего когда-то копья ломали высокие чины, включая тогдашнего министра культуры Фурцеву, обвиняя ее чуть ли не в порнографии? А на самом деле и сейчас, когда мы смотрим ее Кармен или ее в роли Заремы в "Бахчисарайском фонтане", обжигающая эротичность Плисецкой легко проецируется на современный мир, современные взгляды и проблемы.

Я в этом смысле могу сравнить ее с Ахматовой. Перечитываю стихотворения Анны Андреевны столетней давности и поражаюсь тому, насколько они созвучны умонастроению и мироощущению именно современной женщины. Перечитываешь Гиппиус или Мирру Лохвицкую - это все кажется безумно устаревшим. А ахматовские стихи абсолютно один к одному, их, что называется, "не стыдно читать", не стыдно произносить, потому что они не из архивного чулана, они актуальны абсолютно. Это вот гениальность дарования настоящая. И то же самое с Плисецкой - вся ее философия жизненная, философия независимости, философия вызова по отношению к окружающей посредственности, желание жить по собственным установленным законам делают ее невероятно современной и символичной.

Вам Плисецкая напомнила об Анне Ахматовой. А вот Андрей Вознесенский сказал о ней: "Плисецкая - Цветаева балета". Так все-таки Ахматова или Цветаева, поэты они яркие, но разные - тут нет противоречия?

Соломон Волков: Определение Вознесенского замечательное. Но это уже индивидуальные особенности вкуса, восприятия. Вокруг меня много женщин, которые предпочтут Цветаеву Ахматовой, но для меня она всегда немножко "чересчур", через край. А когда я смотрю на Плисецкую, у меня этого ощущения не возникает. В ней именно та мера дерзости и своеволия, которой хочется следовать. В отношении Цветаевой - я сопротивляюсь ей, не знаю почему, хотя Бродский ставил ее выше всех остальных. Но определение Вознесенского, конечно, блистательно - и если отбросить мои предпочтения, можно сказать, что Плисецкая ассоциируется в огромной степени и с Цветаевой.

В "Умирающем лебеде" Плисецкая, в отличие от Анны Павловой, выплывала на сцену не лицом, а спиной к залу - это подчеркивало особую красоту рук и шеи. Но в чем все-таки ее уникальность? Она получила все возможные награды, премии, обласкана - и при этом всегда оставалась независимой и вынуждена была отстаивать эту независимость постоянно...

Соломон Волков: Вот эта черта ее очень роднит с другими шестидесятниками. Плисецкая и Щедрин - ярчайшие представители шестидесятничества. По какой-то инерции странной, говоря о шестидесятничестве, очень часто сужают это явление. А я отсчитываю - вот есть прашестидесятники: скажем, Борис Слуцкий, он начинал гораздо раньше, но вошел в сознание аудитории вместе с остальными шестидесятниками. Или Бродский, которого тоже привыкли отделять от них, а он постшестидесятник. Широкие 60-е, они включают и Плисецкую, и Щедрина. У властей, конечно, были сложные отношения со всей этой группой. Их недолюбливали, им не доверяли. Шестидесятники осуществили исторический прорыв на Запад, о чем сейчас мало вспоминают, а он был невероятно важен. Вот вы посмотрите: какие имена из русской культуры ХХ века по сей день популярны на Западе? Это в первую очередь имена шестидесятников. Новых звезд такого же значения после их ухода со сцены для Запада не появилось... Так вот, этот факт очень важен для руководства того времени. Оно уже не могло игнорировать тот факт, что эти имена представляют культуру страны за рубежом. И вынуждено было с ними считаться, их награждать. Отдавать должное и Щедрину, и Плисецкой - это были уже мировые звезды... А Запад увлекала, привлекала и очаровывала именно эта юность, свежесть чувств и восприятия мира, очень родственная ощущению на Западе в те же 60-е.

На вопрос французской журналистки: "Что вы ненавидите больше всего?" - Плисецкая отвечала: "Лапшу!" И все понимали, что речь не просто о детских обидах, а скорее о лапше как "символе стандартности, разваренной бесхребетности, пошлости, склоненности, антидуховности"... Не уважала лапшу Майя Плисецкая, и каким-то чудом это улавливали самые неожиданные ее поклонники. Она рассказывала в своих книгах очень трогательно, как был к ней внимателен кандидат в президенты США Роберт Кеннеди, как ухаживал, хотя она не могла с ним толком объясниться, не зная английского...

Соломон Волков: Понятно, чем она могла привлечь внимание Кеннеди - это и было ее уникальное обаяние, редчайшее сочетание таланта, красоты, магия личности. Но разве вы можете представить себе сегодня, чтобы кто-то из кандидатов в американские президенты вот так увлекся бы русской балериной?..

Ну, изменились и нравы, и состояние мозгов. Плисецкая жестко говорила о прошлом. Но ведь и новые времена казались ей фальшивее прежних. В одном из интервью уже в XXI веке она рассуждала, ссылаясь опять же на Вознесенского: "Почему сейчас формула "товар - деньги - товар" лежит в основе всего, что происходит вокруг? Вознесенский написал: "Человек на шестьдесят процентов состоит из химикалиев, на сорок из лжи и ржи, но на один процент из Микеланджело!" Иногда мне кажется, что и этот один процент исчезает. Мой отец, которого расстреляли в 1938 году, верил, что система человеческих отношений в новом строящемся обществе будет справедливее. Но десятилетия идут, а система человеческих отношений к лучшему не меняется".

Соломон Волков: В том-то и дело. Потому-то я и именую 60-е годы золотой страницей нашей культуры. Все, что тогда родилось, остается, как любят говорить на Западе, "вечнозеленым".

А еще в ней души не чаяли легендарные модельеры - Коко Шанель, Ив Сен-Лоран, Пьер Карден. При этом ценили они в первую очередь ее искусство, делали много для нее - и денег не просили...

Соломон Волков: Ну то же самое - разве можно вообразить сейчас супермодельера, который бескорыстно восхищался бы искусством и способен был бы на подвиги, на которые был готов ради Плисецкой Карден?!

Майя Михайловна восемьсот раз станцевала в "Лебедином озере", известны ее рассказы о наблюдениях за птицами в зоопарке - она изучала их жесты и позы. Но она же, при всем уважении к Одиллии, в нашем восприятии ассоциируется скорее с другой, противоположной героиней щедринской "Кармен-сюиты", поставленной в Большом театре кубинцем Альберто Алонсо. "В "Кармен" она впервые ступила на полную ступню. Не на цыпочках пуантов, а сильно, плотски, человечьи"...

Соломон Волков: Ее Кармен - символ сексуальной революции, которая оказалась колоссальным событием второй половины XX века. Ее Кармен - символ свободы, раскрепощенности. При том что "умирающий лебедь" - это марка Плисецкой, но в нашем сознании она не может быть умирающей, она вечно живая. Она, между прочим, так и ответила Фурцевой. Когда та обвиняла балерину: исказила образ героини испанского народа! - Плисецкая ответила: "Кармен - это я"...

Вы часто общались с Родионом Константиновичем, с Майей Михайловной... Она читала ваши книги, беседы с Шостаковичем, Баланчиным, Бродским, Спиваковым?

Соломон Волков: Про нее говорят, что она могла быть резкой, язвительной, нетерпимой. Наверное, это так. Но в общении со мной она была только нежной, ласковой и внимательной, за что я ей бесконечно благодарен. Она читала все мои книги, цитировала их мне по телефону. У меня осталось много часов записи бесед с ней. Мы даже предполагали сделать какую-то книгу диалогов. Она написала очень яркие книги своих воспоминаний. Но в наших разговорах есть детали, события и нюансы, которые в ее книгах не отразились...

Меня поразило, как Плисецкая, рассказывая о работе над балетом "Мария Стюарт", рассуждает об исследовании Ильи Гилилова - кто же скрывается под литературной маской Шекспира. Ей эта книга показалась очень убедительной... Не каждая, согласитесь, балерина способна так вникать в тонкости литературоведения...

Соломон Волков: Да, она восхищалась этой книгой. Она много читала, у нее были невероятно разносторонние вкусы. Она была фанаткой футбола, например, ей это нравилось, она понимала толк в еде, в моде, знала очень много стихов наизусть. И была внимательным читателем, в том числе Лескова, творчеством которого давно увлечен Щедрин.

Плисецкая с симпатией вспоминала свою Эгину из балета "Спартак", хотя это героиня явно отрицательная, злодейка, прямо скажем. Плисецкую, кажется, очень притягивали персонажи сложные, трагические...

Соломон Волков: Несомненно, в ней, как в каждой грандиозной женщине, были демонические черты, которые можно было обнаружить и в образе Кармен, и у Эгины, и у Заремы в "Бахчисарайском фонтане". Она была настоящей трагедийной актрисой, могла играть и такие роли, владела и такими красками тоже.

Плисецкая повторяла часто, что плохих людей на свете больше, чем хороших. Хорошие - скорее исключение. Но она же не была мизантропом?

Соломон Волков: Нет, она любила жизнь и относилась к людям, которые ей интересны, симпатичны, которых она любила, с абсолютно безраздельной любовью. Вот я за свою жизнь знаю лишь нескольких женщин, которые могли быть такими внимательными, так умели слушать - я бы отнес к ним Лилю Брик, Жаклин Онассис и Майю Михайловну.

Лиля Брик сыграла свою роль в судьбе Плисецкой и Щедрина - в ее доме они познакомились. Но потом они как-то рассорились...

Соломон Волков: Они даже жили лет пять в одном доме, напротив гостиницы "Украина", очень тесно общались. Круг Брик оказался очень важным и для Плисецкой, и для Щедрина, и, кстати, для Вознесенского тоже... Но, к сожалению, люди расходятся, да.

Первый спектакль, который увидела Плисецкая восьмилетней девочкой в драмтеатре, назывался "С любовью не шутят". Вот она и не шутила. Шестьдесят лет они прожили с Щедриным - оба гениальные и оба такие разные...

Соломон Волков: Щедрин говорил, что они за все эти годы ни разу не поссорились. Уникальность этого случая в том, что две грандиозные творческие личности помогли друг другу не просто в жизни, но и в творчестве. То, что Щедрин писал ей балеты, продлило ее творческую жизнь лет на 25. И, наоборот, ее участие в балетах Щедрина помогало их успеху. Уникальное взаимодействие делало эту фантастическую пару по-настоящему счастливой.

Она стала символом творческой свободы

Вячеслав Самодуров , художественный руководитель балета Екатеринбургского академического театра оперы и балета:

Вы помните, когда впервые услышали о Плисецкой?

Вячеслав Самодуров: Кажется, все, кто родились в СССР, с утробы матери знали, кто такая Плисецкая. Это было скорее имя нарицательное. А потом мы участвовали в одних концертах - но это уже был поздний период ее творчества.

А сегодня вас как хореографа она могла бы вдохновить?

Вячеслав Самодуров: Я бы вдохновился ее энергией. У нее была мощная, как говорят, "звериная", энергетика, которая действовала гипнотически. Она была великой балериной, но мне менее интересны ее "Лебеди" и "Дон Кихот". Важнее, что она открыла дверь в новую хореографию.

Ей удалось увлечь кого-то за собой в эту открытую ею дверь? Кто-нибудь вдохновился примером ее безоглядной творческой смелости?

Вячеслав Самодуров: Все, что сделала Плисецкая, осталось деянием одной выдающейся личности. Те немногие, кто стал делать что-то принципиально новое, делали это в силу своих индивидуальных качеств. Но глобально творческий климат в стране не поменялся.

То есть в истории отечественного балета она осталась единственной и уникальной?

Вячеслав Самодуров: Она доказала, что артисты, творческие люди - не функции, а личности, способные что-то поменять. Хотя бы в рамках своей собственной жизни. Ее жизнь и ее талант - пример игры вне правил. То, что я видел в записях и вживую, это сочетание необычных факторов. На сцене всегда была грандиозная актриса с колоссальной энергетикой. У нее было сочетание свежих проветренных мозгов с потрясающей интуицией. Есть ведь артисты, работающие по наитию, а кто-то, наоборот, аналитикой. У нее было и то, и другое. А еще физические данные, редчайшие для женщины, этим объясняется ее творческое долголетие на сцене.

Какие ее роли помнятся больше всего?

Вячеслав Самодуров: В каком-то смысле иконами для меня являются ее работы с Морисом Бежаром и Роланом Пети. Эти хореографы сумели ее понять, а она почувствовала их. А самая великолепная и абсолютно отдельная ее роль - то, как она жила и как держала себя. Вся ее жизнь была произведением искусства, блестяще выстроенным по ее собственным законам. В некоторых европейских странах таким людям выдают гранты на жизнь, потому что они сами являются произведениями искусства. Да, она была и есть артефакт. Ее жизнь стала подтверждением того, что значит роль личности в искусстве. А ее истинное предназначение начинает раскрываться именно сейчас, когда она исчезла, в прямом и буквальном смысле дематериализовалась, без места захоронения. Плисецкая стала абсолютным символом творческой свободы. И не надо опошлять великие символы никакими памятниками, не хотелось бы видеть в Москве какие-то статуи...

Подготовила Лариса Барыкина

• О вечности. "Время все по местам расставит. Ждать только долго".
• О доброте. "Добряки бывают и набитыми дураками".
• О плохих и хороших. "Хорошие всегда исключение, подарок Неба".
• О руках партнеров. "С глупыми руками не потанцуешь. Обязательно завалят, передержат, поторопятся".
• О любви. "Любви не нужны книги. Это книгам нужна любовная интрига".
• О начале начал. "Я думаю, вначале был жест, потому что жест понимают все, а слово не все".
• О смыслах. "Бессмысленно задирать ногу, если это не отражает музыку".
• О позах. "Как говорила Ваганова, не держи зад веером".
• О власти капитала. "Нынче в России капитализм. Деньги, деньжата, деньжищи".
• О суетливых. "Не люблю суеты. Ни на сцене, ни в жизни. Лишние слова тоже не нужны".