"Осень в Задонье" - название спокойное, лиричное, хотя события повести достаточно болезненные и драматические. Сейчас принято давать книгам вызывающие, цепляющие, даже эпатирующие названия, Вас эта мода не затронула?
Борис Екимов: Мода меня не трогает. Но я понимаю значение названия рассказа ли, повести. Были у меня и такие: "Очередь на тот свет", "Пиночет", "Не надо плакать...". Как уж получится... Главное, все равно в тексте, в слове. Пустоту не приукрасишь. Звонкое название - на два-три абзаца. И - всё. Далее - насильно мил не будешь. Так что дело не в названии. Иногда его подсказывают первые читатели, например, главные редакторы журналов. Этим славился С. Викулов. Порой, у него получалось.
С Вашим "соседом" по финальному списку "Большой книги" Романом Сенчиным мы говорили об одной, совсем утраченной сейчас "функции" литературы - смягчении нравов. Возможно, формулировка воспринимается архаично, и тем не менее. Роман сказал, что ваша повесть как раз и есть попытка смягчения нравов. Когда писали, думали об этом?
Борис Екимов: Конечно, нет. Когда пишешь, то просто пишешь. И сохранение или утрата, как Вы говорите, этой "функции", наверное, определяет принадлежность того ли иного произведения к русской художественной литературе. "... чувства добрые я лирой пробуждал". Но думать об этом и пытаться "вставить" что-либо для "смягчения нравов" бесполезно. Это должно быть где-то там, в душе, в сердце, в уме, но природой заложенное, данное свыше.
"Осень в Задонье" буквально в последние месяцы стала актуальна с неожиданной стороны. Европу наводнили беженцы, благополучные европейцы не знают, как с этим справиться. У нас ситуация, конечно же, иная, масса нюансов, но Ваша повесть тем не менее именно об этом: о своих и пришлых, о столкновении разных если не культур, то менталитета, о попытках ужиться, найти общий язык. Это возможно без агрессии и насилия?
Борис Екимов: Назову распространенные казачьи, донские фамилии: Калмыковы, Ногайцевы, Грузинцевы, Татариновы, Турченковы. Все они слились и даже спаялись в русское племя донских казаков. Это - дело прошлое . А если о более близком, то еще в двадцатом веке новые переселенцы со всех краев на нашей земле жили мирно, соблюдая закон: "В чужой монастырь со своим уставом не ходят". То есть живи по-нашему. И этот закон блюла не милиция, а людское общество: хутор, станица. Укажут, укорят, а если надо ткнут носом. Потом началось "великое переселение" кавказских народов уже гуртом, со своими законами, которых они менять не собирались. Тогда и началось... В двух словах об этом не скажешь. Об этом я немало писал: "Набег", "Пиночет", новомирские очерки и последнее - "Осень в Задонье".
Вы - классический "деревенщик", был такой термин в советские времена, писатель, посвятивший себя исключительно сельским темам. Сейчас литература в основном "городская" - почему?
Борис Екимов: Это всё - милые глупости. Литературоведам да критикам чем-то надо заниматься, вот они и сортировали. Но в прошлом веке, и в самом деле, в литературу приходили сельские уроженцы и жители: Шукшин, Астафьев, Белов, Распутин, Носов... Сейчас в основном литератор пошел городской, московский. В кругах ученых слыхал я, что Ломоносовы теперь в университет не попадут. Наверное, в литературе та же песня.
Порой кажется, что в Ваших книгах есть ностальгия по советским временам, это так?
Борис Екимов: Печаль, тоска?... Не знаю. Читателю виднее. А у меня это - естественное. Потому что прежде в нашем дворе и огороде калитки вели не только на улицу, но и к каждому соседу. Потому что это были близкие люди. В тяжкое время спасались вместе. Теперь везде двухметровые заборы. Да еще и овчарка во дворе. В прежние времена младшие со старшими здоровались и уступали в автобусе место. Многое и много потеряно хорошего в воспитании, в морали. Как об этом не жалеть...
Ваш писательский и человеческий опыт уникален. Живете больше шести десятков лет в одном и том же месте - небольшом городе Калач-на-Дону, пишете о земляках. Герои ваши повестей и рассказов - одни и те же люди, одни и те же типажи, сквозные персонажи. Вам не хочется новых действующих лиц?
Борис Екимов: Про это я иногда слышал, что надо бы мне отразить иное. Но я всегда хотел понять ближнего своего, а понятое и увиденное: людское, земное передать другим. Постараться, чтобы поверили, приняли за свое. Иногда это получалось. "Это я - Махора!...." "Это обо мне, это я так кричала: "Не пущу!..." "Это о моей маме..." Такие слова я читал и слышал не только в нашей стране. Зачем мне от своего добра чужого искать?
Как Вы считаете, им - вашим соседям, прототипам - нужен писатель, им нужна литература? И вообще, как изменились, если изменились, роль и место писателя в современном мире?
Борис Екимов: Если о бывших и уже ушедших соседях и прототипах, то всякое бывало. От равнодушного: "Нехай пишет", до понимающего и даже сострадательного: "Слухала по радио... Про нас пишешь...". Нынче эти люди ушли, но для их детей и внуков остались в светлой памяти. "Дед Петро...", "Человек в шляпе", "Марьяна"... Таких немало. И как оказалось, не только в наших краях. А во дне сегодняшнем, конечно, сложнее. Книги издаются редко. Тиражи мизерные, для меня, помнящего иное, смешные: тысяча - две тысячи экземпляров. В библиотеках - остатки прежних времен, когда обычными были тиражи в сто тысяч. А некоторые рассказы и повести имели тираж до десяти миллионов. Это была настоящая волна, которая прокатывалась по стране. От нее что-то, но осталось. Спасибо, что интернет появился. И хорошим учителям спасибо, хорошим библиотекарям. Вот тебе и "роль и место" писателя в современном мире. И учителя. И книги.
В интервью Вы не раз говорили, что воспринимаете слова о смерти литературы в ХХI веке иронически, но ведь теперь писатели - точно не властители дум?
Борис Екимов: Повторю это и сейчас: художественная литература - носитель, хранитель не только языка своего народа, но его истории, а еще - обычаев, нравов, устоев, т.е. души. Порою уже и страны, и народа нет. А его литература осталась как память жизни. "Властители дум" и в прежние времена были большой и большой редкостью. Оглядываясь и оценивая, кого таким высоким званием можно наградить? Льва Толстого. Хотя сам он от такого звания точно бы открестился. "Русский литератор" - тоже неплохо. Чехов, кажется, так определял себя.
Кого сами сейчас читаете, кто Вам интересен?
Борис Екимов: С годами сужается круг людей близких по возрасту, духу. Ими всё более дорожишь. Так же и с книгами. Прежде читал много. Нынче, в основном перечитываю давно знакомое. Конечно, поэзия: Пушкин, Лермонтов. Тютчев. А далее век двадцатый: Блок, Есенин,Твардовский, Прасолов, Рубцов... Лишь первые строки - глазами, а дальше - памятью, сердцем, душой давно уже принятое, словно своё. Так же и с прозой. "Записки охотника" или "Хаджи-Мурат"- родное. Лесков ли, Гоголь, Чехов, Шукшин... Слава Богу, богаты. Порой случайно вспомнишь и сыщешь в завале книг что-то давнее, вошедшее в память. Перечитаешь, порой не раз и положишь поближе, чтобы вернуться. Нынче - Дерсу Узала и Улукиктан из " Последнего костра " Г. Федосеева. В прошлом году - "Территория" Олега Куваева. Какой там народ могучий! Так что литературой мы не обижены. Есть что почитать.
Когда литература была частью идеологии и строго регулировалась, ее поддерживали на самом высоком уровне, в том числе и материально. Потом ее отпустили в свободное плавание. Для жанровой массовой продукции это нормально, а вот для остросоциальной, некоммерческой, экспериментальной? Государство должно литературе помогать, если должно, то в какой форме? Скажем, еще не завершившийся Год литературы - видите в этом толк?
Борис Екимов: Хорошая, по-настоящему художественная литература "строгому регулированию" государственной власти не подлежит. Ее рождает иное, не больно понятное: талант ли, призыв внутренний, душевный. В природе его копаться бесполезно и не нужно. Принимаем как дар протопопа Аввакума, Толстого, Пушкина, Шолохова, Есенина, Шукшина... Профессия литератора не всегда кормит. Так было. Так есть. Тут лозунги не помогут. Иногда они - словно насмешка. Такие как "Год литературы - 2015". Тиражи книг и журналов стремятся к нулю. Оплата копеечная или вовсе отсутствует. Это продолжается двадцать ли , тридцать лет. В нашей области, в честь "года литературы", еще в прошлом году, предваряя "праздник", прекратили и прежде невеликое финансирование книгоиздания. И на три года вперед в бюджете области поставили в этой графе цифру ноль. Скучно об этом говорить. А кого-то обличать тем более. Просто такие времена. Но жизнь продолжается. И мне бы хотелось, чтобы вместо писательских интервью, от которых одна головная боль, газеты, в том числе и "Российская", печатали бы рассказы, а то и повести с продолжением. Такое было. Без объявления "Года литературы".