Отдельные критики сразу после пилота, собственноручно снятого великим режиссером, набросились на дона Мартина с претензиями. Он, мол, уже несколько десятков лет рассказывает примерно одну и ту же историю, и "Винил" - не исключение. Спорить не будем. Но зададим встречный вопрос: разве это плохо?
Да, герой у Скорсезе всегда один и тот же, чем бы он ни занимался. Он может быть гангстером, миллионером, финансовым воротилой или - в нашем случае - владельцем рекорд-лейбла. Но неизменно остается человеком, которого жизнь то подкармливает пряником, то хлещет кнутом. В первой же сценке дебютного эпизода Ричи Финестра выдает реплику в духе: "Я вам не волк с Уолл-стрит". На самом деле - "волк", пусть действительно не с Уолл-Стрит, идеально смотревшийся бы в предыдущей скорсезевской полнометражке или любой другой его ленте. Физиономия Бобби Каннавале (кстати, отлично преобразившегося после "Подпольной империи") - очередного после Де Ниро и Ди Каприо американского итальянца (Лео, правда, в такой же степени немец или русский) в фильмографии голливудского маэстро - ровно такая, какая нужна автору. Чуть глуповатая, чуть растерянная - и при всем этом искренняя и обаятельная. Она не выражает тяги к лишней рефлексии - и это прекрасно, потому что от попыток топорно прикрутить рефлексию всем подряд - лишь бы добавить образам сомнительной "глубины" - мы, честно говоря, порядком устали.
В остальном - такие же стопроцентные попадания в знакомый и ни на йоту не растерявший своего наждачного очарования стиль. Флэшбеки, длинные проезды камеры вперемешку с клиповым монтажом (там, где он действительно нужен), фирменный "рапид", яркие краски и закадровые комментарии. Есть большая разница между понятиями "повторяться" и "не изменять себе". Скорсезе - явно во второй категории, поэтому он - как и прежде - пишет исключительно широкими мазками, не пытаясь изобретать новый велосипед или подвешивать к старому якобы модные прибамбасы. Шутки у него прямолинейные, но они работают. Драматургия - бронебойная, горячечная, отчасти небрежная - зато с конкретно расставленными акцентами. Диалоги - громкие и многословные, однако это не мешает разбирать их на цитаты. А когда в кадре кому-то проламывают голову, то будьте уверены: ее, головы, макет накачают парой литров брусничного соуса. Скорсезе ведь вообще творец крупных форм, а тем, кто этого не знал, с "Винилом" - и вообще его картинами - точно не по пути.
В "фабрике грез" про седовласого чернобрового выходца с Апеннин давно придумали шутку: говорят, он и сценариев-то не читает. Просто держит их в голове и заранее знает, что именно будет в кино или в телеэфире. Будет убийство и прочий криминал, будут наркотики, алкоголь, отчаянные перепалки и музыка (о ней в тут, конечно, особенный разговор - к нему мы еще вернемся), грубая ирония и грубая брань. Еще будет вывеска "Глубокой глотки" на фасаде кинотеатра, сексуальные нервные женщины, Борис Карлофф в черно-белом телевизоре, буйные рок-концерты, по-идиотски смешные "исторические личности" (Роберт Плант, к примеру) и немножко процедурного кино, в котором спорят беспокойные менеджеры (бандиты, копы, юристы - подчеркните нужное). Говорите, банально, избыточно и слишком узнаваемо? А теперь попробуйте вспомнить, кто изобрел эту вакханалию и превнес ее в американское кино. Да-да, именно Мартин Скорсезе.
Все это - функции, не в первый и не последний раз четко выполняемые идеально настроенным механизмом. И ни для кого не должен быть сюрпризом тот факт, что этот механизм не любит размениваться на мелочи: в него загружают пластинки Black Sabbath и Slade, а не iTunes-альбомы всяких там худосочных инди-рокеров. И уж если он выводит на экран нервный срыв, то срыв будет на полную катушку - с бутылками "Чиваса", килограммами запрещенных веществ и растерзанной в клочья электрогитарой, а не с хипстерской чашкой кофе в обнимку. Реагировать на это великолепное ретроградство можно только в форме абсолютного щенячего восторга и требования добавки. Примеры того, как сделать "потоньше" и "поизящнее", у нас, кстати, уже были. В том числе, совсем недавно. Вот только кто о них вспомнит? "Винил" же - моментальная классика.