И, пожалуй, не столько потому, что им захотелось шагать в одном строю с высоким начальством. Многие из них, увидев по телевизору это поминальное шествие, совершенно стихийно вытаскивали фотографии своих воевавших родственников и присоединялись к движущимся колоннам.
Только по Москве прошли около трехсот тысяч людей, движимых чувством благодарности к своим родителям, к своим бабушкам, дедушкам, а то и к прабабушкам и прадедушкам, которые выстрадали Великую Победу.Вовсе не хочу впадать в пафос, тем более что в прошлом году его удалось избежать всем участникам и даже организаторам "Бессмертного полка". Личная интонация, личные переживания потеснили неизбежный официоз.
9 Мая мы всегда отмечали дома, задолго до того, как он стал официальным и государственным праздником в 1965 году. Поминали мертвых и пили за здравие живых. Для меня это вечернее застолье осталось в памяти как нечто глубоко интимное, домашнее. Три бабушкиных брата прошли всю войну и остались в живых, - каждый из них был готов повторить знаменитый эпиграф из пьесы Михаила Рощина "Эшелон": "Будь проклята война - наш звездный час!" Их родителей - моих прадеда и прабабушку - фашисты расстреляли в Одессе, около дома, где родились мои бабушка и мама. Об их смерти сыновья и дочери узнали, когда вернулись в освобожденную Одессу.
После прошлогоднего "Бессмертного полка" мои не слишком сентиментальные сыновья потребовали от меня фотографии их деда, моего отца, который потерял во время войны свою первую семью, - жену и двоих детей. Как мне сказал спустя десятилетия, когда мы стояли у одной из девяти братских могил города Хмельник Винницкой области, последний летописец здешнего Холокоста: "Они не мучились, их просто сожгли в январе 1942 года". Мой отец, с12 лет работавший в шахтах Донбасса, дошел до Сталинграда, где был искалечен, но на всю жизнь связал себя с армией. Он скупо говорил о войне, ордена и медали надевал только в День Победы и не мог слышать немецкой речи. Он не был разговорчив и со своим внуками, - но они гордились им не просто как своим дедом, но как дедом-фронтовиком. Повторю, это была наша личная, семейная гордость, семейное предание, которое, конечно, было связано с большими линиями истории. Она соотносилась с ними как эпопея Юрия Озерова "Освобождение" с такими лентами, как калатозовские "Летят журавли" или "Баллада о солдате" Григория Чухрая, где образы войны, масштабные социальные катастрофы, отражаются в частной, казалось, жизни героев. "Лейтенантская литература" шестидесятых, начало которой положили Виктор Некрасов и Эммануил Казакевич еще на излете 40-х годов прошлого века, для большинства советских читателей была ближе той прозы, что по выражению Ильи Эренбурга была написана "в свете победных салютов". Эта литература обжигала достоверностью человеческого поведения на войне, где надо было сохранить веру, фундаментальные представления о добре и зле, нарушая при этом многие из Десяти заповедей. И стараясь при том, при возможности, не нарушать их.
Совсем недавно узнал, почему один мой добрый знакомый, видный немецкий консервативный политик столь расположен к России . В их семье все поколения помнят историю его отца, который мальчишкой воевал на Восточном фронте, уже в конце войны попал в засаду, устроенную советскими солдатами, был тяжело ранен, бежал и нарвался на пожилого русского бойца, который, увидев истекающего кровью молодого немца, не стал его добивать, махнул ему рукой, мол, беги, если можешь, - и умчался в ту сторону, где гремел бой. Эта история напоминает позднюю прозу Астафьева, фронтовика-окопника, который переживал войну в мельчайших деталях, в подробностях, неведомых штабным начальникам. Нельзя судить тех, кто командовал фронтами, кто вел счет на сотни тысяч солдат за то, что они не могли думать о каждом конкретном человеке, - но у взводных, у ротных командиров, у тех, кто вел счет на единицы, была своя правда и свой маневр.
Война имеет множество измерений, как и человек на войне. Не нам, родившимся и жившим в мирное время, прикладывать наши моральные мерки к кровавым событиям прошлого. Можно только склонить голову перед подвигом, не забывая, что война это смерть, кровь и слезы.
Но я - не о прошлом, о настоящем. На пасхальный Крестный ход грешно собирать по разнарядке. И в "Бессмертный полк" - также грешно. Сердечное дело, рожденное искренним порывом молодых телевизионных журналистов на томском частном канале, не должно превратиться в официозный ритуал, на который собирают людей с помощью административного ресурса, который, к сожалению, угадывается сегодня в рвении местных властей, желающих загодя приготовить победную реляцию о проведенном празднике. Такое рвение способно убить любое настоящее дело, превратить его в обязаловку, в мертвечину. Не надо душить прекрасные порывы. Надо попробовать их сберечь - во имя прошлого и будущего.