Лео Антонович, неонатология - раздел медицины, который изучает младенцев, новорожденных. Отслеживает их рост, развитие, их болезни. Почему в последнее время в этом разделе набирают силу неонатальная кардиология и неонатальная кардиохирургия?
Лео Бокерия: Это, можно сказать, веление дня. Это осознание того, что есть особая проблема врожденных пороков сердца, так называемых критических, с которыми некоторые новорожденные появляются на свет. Это стало понятным со второй половины 60-х годов прошлого века. Проблема в том, что 36% детей, родившихся с пороком, могут умереть в течение первого месяца жизни, если им не оказать соответствующую помощь. В те шестидесятые была методика операций при врожденных пороках на открытом сердце, такие операции проводили, начиная с трехлетнего возраста. Это поздно. Надо раньше, в новорожденном периоде. Нужна неонатальная кардиохирургия. Развивалась она очень непросто.
Почему?
Лео Бокерия: Не было необходимых методов диагностики. Не было соответствующей аппаратуры. Не было специалистов. Да и медицинское сообщество не было к этому готово. И главное - частота летальных исходов после таких операций.
Диагноз порока сердца можно поставить, когда младенец в утробе матери. И, может, это медицинское показание к прерыванию беременности?
Лео Бокерия: Например, синдром гипоплазии левого сердца (СГЛС). После рождения младенцы с СГЛС умирают в первые дни. Страшная трагедия. Но если их немедленно прооперировать... Я сам участвовал в дискуссиях по этой проблеме лет 12-15 назад. Тогда специалисты из весьма продвинутых в области медицины стран настаивали именно на прерывании в таких случаях беременности на любом ее сроке. Мы и тогда, и сейчас категорически против этого. Против потому, что владеем объективными доказательствами: вовремя прооперированные, эти дети потом живут, учатся, работают, рожают детей. Они не будут чемпионами в каком-либо виде спорта. Но ведь и те, кто родился без всяких пороков, не всегда становятся чемпионами. Есть удивительная большая книга родителей этих детей. Детей, которые выросли. Как говорят родители, таких детей отличают невероятная доброжелательность, искренность и жизнелюбие.
Вы окончили лечебный факультет Первого медицинского института имени И.М. Сеченова. Теперь это университет. В ваше время педиатрического факультета в этом вузе не было. Его открыли шесть лет назад. Открыли потому, что все болезни из детства?
Лео Бокерия: Многие болезни.
Но почему вы, так успешно оперирующий взрослых, стали с таким упорством внедрять операции младенцев? Согласитесь, некоторым это казалось просто безумством, особенно тогда, когда на операционный стол стали брать новорожденных. Это же не просто риск! Это огромная ответственность, которую вы брали на себя, ответственность перед родителями таких детей.
Лео Бокерия: Тут своя история. Началась она в 1968 году, когда я защищал кандидатскую диссертацию, а моим оппонентом был директор Института сердечно-сосудистой хирургии Владимир Иванович Бураковский. Незадолго до этого они с Борисом Алексеевичем Константиновым открыли у себя в институте отделение для детей грудного возраста. Проводились первые операции при сложных пороках. Смертность очень большая. А тема моей диссертации по гипербарической оксигенации была именно тем методом, который вселял надежду на улучшение результатов. Но таких специалистов практически не было. И мой учитель академик Владимир Васильевич Кованов определил меня на работу в Институт Владимира Ивановича Бураковского. И вся моя деятельность в этом институте связана с детским контингентом.
Сейчас многое изменилось в хирургии, в том числе и в неонатальной. Другие возможности диагностики, другая аппаратура, другие специалисты. Но самих пороков не становится меньше?
Лео Бокерия: Даже больше. Прежде всего потому, что улучшилась диагностика в пренатальном периоде, то есть у плода. Объем знаний в этой области зашкаливает. Но по-прежнему актуально как скоро новорожденный попадет в кардиохирургический стационар. У нас в центре самым молодым пациентом был ребенок, родившийся два часа назад.
Где он родился?
Лео Бокерия: В Москве. Заранее было известно, что его надо срочно везти к нам. Была наготове операционная. Тот ребенок жив, здоров, нормально развивается.
На форумах вашего центра есть такая фишка: на сцену выходят дети, которые в разное время были прооперированы по поводу порока сердца. Но вот если ребенок с врожденным пороком родился не в Москве...
Лео Бокерия: Все федеральные центры сердечно-сосудистой хирурги и и многие кардиохирургические клиники (их в стране 110) проводят самые сложные операции у таких детей.
Иногда такой операции приходится ждать, так как нет квоты. Не вся высокотехнологичная помощь под силу бюджетному финансированию?
Лео Бокерия: Отвечу примером. На днях наш центр заключил договор о поддержке высокотехнологичной помощи с крупной компанией по производству минеральных удобрений. Компания выделила центру 20 миллионов рублей на проведение таких операций. Подобная социальная ответственность компании, особенно в сложной экономической ситуации, важна чрезвычайно.
Неприятный вопрос: процент выживаемости после операций?
Лео Бокерия: Такой же, как во всем мире. Если речь о простых врожденных пороках, то никто не умирает. А вот если критические пороки сердца периода новорожденности, то в зависимости от тяжести этих пороков цифра колеблется от 5 до 20 процентов.
Вам знакомо чувство отчаяния, когда малыша спасти не удается?
Лео Бокерия: В жизни всякое бывает. Но опыт, накопленный в нашем центре, позволяет сказать, что ни один ребенок не остается на операционном столе, как это случалось раньше. У нас сегодня есть дополнительные способы защиты организма, например ЭКМО (экстракорпоральная мембранная оксигенация). Она позволяет нормализовать функции сердца и легких и может продолжаться несколько дней, до стабилизации всех функций организма.
Отчаяние...Давно, когда я начинал заниматься проблемами аритмий, к нам поступил ребенок в очень тяжелом состоянии. Я его успешно прооперировал. Вечером, как это принято, позвонил узнать, как малыш? Ответили: в критическом состоянии. Я посоветовал дополнительную лекарственную терапию. Но коллеги, которые выхаживали ребенка, опасались, что и она не спасет, что ребенок не выживет. В семь тридцать утра я приехал на работу с жутким предчувствием. В это же время подъехал к институту Владимир Иванович Бураковский. Спрашивает у меня: "Как дела?". Ответил: "Наверное, плохо. Наверное, наш малыш умер". Идем вместе в реанимацию. А там ребенок лупает на нас глазами. Бураковский мне говорит: "Чего обманул?". А это я от отчаяния. Потом ребенок тот выписался. Прошел год. Открывается без стука дверь в мой кабинет. Входит мальчишка в помочах с букетиком цветов. И я узнал его родителей - мама у него врач. Такая вот радость. Вспоминаю еще один случай из своей жизни.
Из жизни или из практики?
Лео Бокерия: Из жизни. Моя практика - это и есть моя жизнь. Так вот. Мы только что перешли из здания на Ленинском проспекте на Рублевское шоссе. Ранняя осень. Восемь утра. Собираюсь в операционную. Вижу, как от калитки ко входу в институт почти бегут четыре человека. По мере приближения стало ясно: двое взрослых старших и двое взрослых молодых. Еще подумал: куда они так спешат? Вдруг увидел у молодой женщины в руках кулечек. Когда они приблизились, понял: в кулечке малыш. В очередной раз осознал, какая сложная судьба объединяет этих людей, у которых одно общее желание: спасти ребенка. Я знаю судьбу того ребенка. С ним все в порядке. А было это в 1998-м году.
И все-таки: почему врожденных пороков не становится меньше? Сейчас многие проблемы со здоровьем принято списывать на генетику. Она "виновата" ?
Лео Бокерия: Достоверно на этот вопрос никто не ответит. Хотя некоторые заболевания, например аритмия, имеют генное происхождение. Но это не относится к врожденным порокам сердца, неблагополучному развитию плода в начальном периоде беременности. Также известно, что дети с пороком сердца чаще рождаются у женщины, страдающей таким пороком.
И потому вы столь упорно пропагандируете здоровый образ жизни...
Лео Бокерия: Не только я. У меня немало сторонников. И цепочку здоровые родители - здоровые дети никто не отменял. Она вечна.
Много лет назад в редакцию пришло письмо с Дальнего Востока. Написали его школьники. В письме речь шла об однокласснице Маше. Девочке, которую удочерила хорошая семья. А проблема была в том, что у Маши оказался тяжелейший порок сердца. Ее надо было спасать. У нас сомнений не было: Машу нужно срочно определить в Бакулевский центр к Лео Антоновичу. Добро на госпитализацию было получено немедленно. Маша с мамой прилетели в Москву. И ранним зимним утром мы отправились в Бакулевский центр. В вестибюле встретили стремительно идущего к выходу Лео Антоновича. Он уже кого-то прооперировал и спешил на срочный вызов. Остановился. Познакомился с Машей и ее мамой. Получился какой-то почти веселый разговор. Бокерия ушел, а мы отправились оформлять Машино пребывание в центре. Помню, как Маша неожиданно заявила: "Я больше операции не боюсь". Помню и саму операцию. Помню, как попросила фотокорреспондента, который тоже был в операционной, срочно снимать Машино сердце, когда оно было на ладони Лео Антоновича. Через несколько дней позвонила в центр узнать, как там наша Маша. Лечащий врач сообщил: "Маши в палате нет. Она танцует в холле". Потом в редакцию приходили письма с Дальнего Востока с фотографиями взрослой красавицы Маши.