Последнее вынудило Трампа финансировать свою кампанию из собственных средств (примерно $50 млн). Стало очевидно, что Трамп представляет собой какой-то новый феномен. В прессе стало модным вопрошать Who is Mr.Trump?, особенно когда он победил на праймериз всех 16 конкурентов в своей партии, уверенно набрав 1725 голосов выборщиков, намного превысив необходимые 1237.
Вскоре эксперты выяснили, что избирательная тактика Трампа принципиально отличается от традиционной, к которой прибегали все предыдущие кандидаты, претендующие на президентское кресло. Трамп ориентировался не на штаты, вернее не на их руководство, а на специальные кластеры населения, наиболее пострадавшие от глобализации и аутсорсинга, а именно: на рабочих и на часть американского среднего класса, т.е. на тех, кого традиционные руководители обеих партий США оставили вне политических процессов страны и на обочине возникающих новых структур постиндустриальной экономики.
Осознав свое бессилие, неспособность, да и просто нежелание возглавить реформистское движение, даже в своей собственной партии, бывшее консервативное руководство республиканцев с удвоенной энергией взялось за привычные интриги против Трампа в канун Конвента (18-20 июля), фактически сомкнувшись со своим формальным "противником" - руководством Демократической партии (все-таки социально близкие по истеблишменту). Закулисная борьба развернулась вокруг Комитета по правилам выдвижения на Конвентекандидатуры на пост президента от партии (Convention Rules Committee). Антитрамповская группировка давила на руководство этого комитета, чтобы оно изменило правила, разрешив выборщикам на Конвенте голосовать за любую кандидатуру, не считаясь с очевидной победой Трампа на праймериз. Активистам этой группировки, действующей под лозунгом Stop Trump!, надо было привлечь на свою сторону всего 28 из 112 членов Комитета, чтобы поставить этот вопрос в повестку дня на первом же заседании Конвента, надеясь потом в ходе дебатов заручиться поддержкой половины (1237) выборщиков Конвента, необходимых для утверждения нового правила. Это была своеобразная попытка "демократического путча" против назначения Трампа, которая однозначно лила бы воду на мельницу госпожи Клинтон. Но проигравшие конкуренты Трампа уже думали о следующих президентских выборах. Однако "путчисты" не смогли набрать даже эти 28 голоса в Комитете. Этот провал нагляднее всего свидетельствует о том, что в Республиканской партии произошли в течение предшествующих нескольких лет глубокие изменения, которые успешно использует Дональд Трамп.
Известно, что одним из самых могущественных орудий воздействия на массовое сознание американского населения являются СМИ. Надо сказать, что преобладающие в американской прессе настроения в основном против Трампа. Ее представители не упускали ни одного промаха, ни одной оговорки Трампа. Многие даже ловко искажали его высказывания и намерения, создавая образ "непатриота" Америки. До сих пор Трамп держит удар и энергично наносит ответные удары не только по госпоже Клинтон, но и поддерживающему ее президенту. Но нас здесь интересует не эта перепалка и даже не чрезмерное зашкаливание серьезнейших политических обвинений. Нам хотелось бы обратить внимание на позицию Уолл-Стрит, которую выразил на страницах журнала The Wall Street Journal в большой статье Д. Фрум (Mr. David Frum) - главный редактор журнала The Atlantic, выступавший в начале 2000-х в Белом доме в качестве спичрайтера для президента Дж. У. Буша. Статья вышла как раз к первому дню Конвента Республиканской партии под названием The Trump before Trump. Смысл этого названия в том, что у нынешнего Трампа существовал предтеча - Уильям Брайан. Фрум рекомендует Республиканскому Конвенту извлечь уроки из печальной судьбы этого мятежного популиста и возглавляемого им движения. Дело в том, что Брайан - лидер Демократической партии США в 1896-1912 гг. - три раза безуспешно номинировался кандидатом на президентский пост (в 1896, 1900 и 1908 гг.) под знаменем спасения мелкого фермерства от агрессивного городского индустриального капитализма. Разумеется, из этого ничего не вышло. За 20 лет борьбы Брайана (он еще побывал в должности Государственного секретаря при президенте Вудро Вильсоне) мелкое фермерство Америки разорилось, а сам Брайан закончил свою карьеру торговцем недвижимости во Флориде, и последние годы коротал свою жизнь в захолустном местечке в штате Теннесси.
В статье нет никаких грубых, оскорбительных слов в адрес Трампа. Наоборот, подчеркивается, что феномен Трампа опирается на значительные слои американского общества (белых рабочих и средний класс). Но основная, можно сказать, стратегическая цель Фрума - внушить выборщикам Республиканского Конвента мысль о бесперспективности "мятежного популиста" Трампа и возглавляемого им движения. Поэтому в статье рефреном проводятся параллели между прошлыми и нынешними событиями, отмечается сходство между поведением и действиями Брайана и Трампа, вытекающее из того, по мнению автора, что возникновение "феномена Трампа" проистекает из царящих в обществе гнева и тревоги, связанных с продолжительными депрессиями в экономике (в 1890-х и в 2008-2010 гг.).
Фрум сознательно обходит стороной огромные и принципиальные отличия между эпохами, в которые действовали Брайан и Трамп. Иначе стала бы очевидной надуманность его основного тезиса о "предтече Трампа". Он заканчивает свое "теоретическое" исследование тривиальной фразой: "Великие социальные и экономические переходные периоды очень опасны". Они связаны с большими трудностями, разрушением семей, самоубийствами, конфликтами. И прибавляет многозначительно - убийствами президентов, назвав для убедительности два примера: убийство президента Уильяма Мак-Кинли (в 1901 г.) и попытку убийства президента Теодора Рузвельта (1912 г.). Он не потрудился дать хотя бы намек на пути выхода из этих трудных ситуаций, отделавшись короткой, но невразумительной фразой: "Великодушное и вдохновленное руководство может смягчить эти трудности. Мы (?!) все еще ждем этого".[1]
Справедливости ради надо сказать, что между Брайаном и Трампом действительно есть нечто общее - оба феномена возникли в исторической ситуации структурного кризиса в Америке. Но это и все. Самое важное заключается в принципиальном различии эпох и, соответственно, в характере сущностного содержания этих структурных кризисов. Действительно, во времена Брайана американский индустриальный капитализм был на стадии подъема, он еще не завершил в национальных рамках свою историческую задачу. В современной Америке развивается иной структурный кризис. Самым главным фактором этого глубочайшего кризиса является появление в недрах американского высокоиндустриального общественно-производственного организма страны нового ИТ-уклада, основанного на компьютеризации и интернетизации. Это сопровождалось нарастанием противоречивости решений в американской экономике. С одной стороны, возникновение, становление и расширение ИТ-уклада объективно выражало прогрессивную сторону формационного развития Америки, но с другой - этот процесс сопровождался деградацией ставших уже традиционными индустриальных секторов, а миллионы и миллионы занятых в этих секторах работников вместе с их семьями оказались за гранью достойной жизни. Процесс этот получил название "деиндустриализация".
Возникновение новых производительных сил и ИТ-уклада, в отличие от всех предшествующих фаз капиталистической формации, имеет необычайно важную специфическую особенность: ИТ-укладу, вследствие своей природы, имманентно присущ глобализм (информационные технологии в современном мире трудно удержать в рамках национальной монополии). Расширение ИТ за пределы национальных рамок происходит и через механизм аутсорсинга и путем внедрения международными корпорациями ИТ в расположенные за тысячи километров в других странах своих зарубежных филиалов. Предшествующие администрации США вначале были охвачены эйфорией, надеясь, что эта глобальная интернационализация производства и мирового рынка поможет утвердить доминирование США в однополярном мире. А между тем латентно накапливавший силу структурный кризис прорвался наружу в 2008 г. и, заступивший на президентский пост Обама, в течение первого своего срока занимался спасением крупнейших банков и других финансовых учреждений под лозунгом too-big-to-fail (слишком крупные, чтоб допустить их крах). Между тем финансовый сектор был одним из ключевых факторов созревания структурного кризиса в США. Он первым впитал в себя плоды информационно-технологического прогресса, быстро утратил постоянно присущие черты традиционного капитализма, практически перестал выполнять функцию обслуживания реальной экономики и занялся спекуляциями деривативами. Биржи уступили натиску внебиржевых сделок, в результате чего последствия практически стали неконтролируемыми, а главное, произошло почти полное сращивание спекулятивного финансового капитала с верхушкой соответствующей части бюрократического государственного аппарата и т.п. Неудивительно, что власти США в первую очередь начали выручать финансовый сектор. Помощь была и организационная, и финансовая. Власти субсидировали присоединение Bear Stearns, находящуюся на грани краха, к банку JP Morgan Chase. А когда и Goldman Sacks, и Morgan Stanley оказались на краю обрыва, Федеральное казначейство мгновенно спасло их, позволив переквалифицироваться в категорию застрахованных заемщиков. Merrill Lynch, в свою очередь, вошел в Bank of America. Таким образом, государственная власть содействовала процессу банковской концентрации. Так, если в 2009 году пять крупнейших банков фактически контролировали 80% всех деривативов, выпущенных в США, то после реорганизации 94% этих бумаг подотчетны всего четырем банкам.
Более того, финансовая поддержка в рамках стратегии глобализации оказывалась и некоторым крупным зарубежным банкам. В разгар открытой фазы кризиса в 2008-2009 гг. ФРС (Федеральная резервная система США) оказала этим банкам экстренную помощь в размере 16 трлн долларов (Тайный доклад аудиторов по этим сюжетам был предан гласности сенатором Берни Сандерсом[2] и опубликован в Washington Post). В результате подобной благотворительности власти пять крупнейших банков США располагали к середине 2012 года более чем 8,5 трлн долларов активами, что, по данным ФРС, было равно 56% всей американской экономики[3]. Естественно, что показатели роста реальной экономики Америки значительно ухудшились именно за последние четыре десятилетия. Так, рост производительности труда в 1970-2014 гг. на одного работника снизился до 1,8%, рост реального дохода США за 1972-2013 гг. у 10% верхних слоев населения составлял ежегодно около 1,4%, в среднем по всему населению - меньше 0,5%, а нижних 10% и вовсе уходил за нулевую отметку[4]. Лауреат Нобелевской премии по экономике за 2008 г. Пол Кругман в своей книге "Кредо либерала" приходит к выводу, что за последние три десятилетия США вернулись к уровню неравенства, характерному для худших лет раннего индустриализма, а благами экономического роста Америки в основном воспользовалось наиболее богатое меньшинство[5]. Во время второго срока своего президентства Обама несколько подправил ситуацию с безработицей, главным образом за счет искусственно инициируемой правительством "сланцевой революции", позволившей оживить нефтехимию и нефтепереработку. Но снижение цен на нефть и газ разорило малый бизнес и нанесло урон многим средним нефтегазовым компаниям. Так что эти меры Обамы напоминают латание "тришкиного кафтана". Что касается снижения безработицы, то Боб Фанк (B. Funk) - главный менеджер и представитель компании, специализирующейся на проблеме занятости (Express Employment Professionals), заинтересовался одним удивительным обстоятельством: вроде бы американцы должны радоваться официальной статистике по безработице, составляющей 4,9%, но опросы Гэллапа (Американского института общественного мнения) показывают, что удивительно большое число - 69% опрошенных американцев заявили о своей неудовлетворенности в этой сфере. Анализ, проделанный в компании Фанка, показал - главная причина снижения численности безработных в том, что значительное число - 43% безработных перестало регистрироваться на бирже от безнадежности найти работу[6].
Эти и многие другие проявления структурного кризиса в Америке естественно накладывают глубокий отпечаток на нынешние президентские выборы и явились социально-экономическими и социально-политическими предпосылками возникновения "феномена Трампа". В его многочисленных, подчас незатейливых и простодушных выступлениях, лишенных лицемерной политкорректности традиционно-консервативного истеблишмента, Д. Трамп нащупывает многие "болевые точки" углубляющегося структурного кризиса, и это импонирует многим рядовым американцам. Так, например, на предвыборном митинге в Пенсильвании, отвечая своим противникам, огульно обвиняющим его в непатриотичности, дважды сказал следующее: "Если Россия сможет помочь нам избавиться от ИГИЛ, если мы сможем по-настоящему быть друзьями с Россией, разве это не будет хорошей вещью?"[7].
Мы не знаем, суждено ли Д. Трампу победить на ноябрьских выборах, но очевидно, что сегодня Америка подошла к исторической развилке: либо она сконцентрирует политическую волю, откажется от навязчивой идеи мессианства и сконцентрируется на реализации крупномасштабной программы типа Плана Маршалла, которую бывшие руководители США выполнили ради спасения Европы от опасности "сталинского коммунизма" (но сегодня вопрос стоит об аналогично масштабной программе уже для спасения значительной части американского народа путем целенаправленных мер гармонизации перехода от традиционного индустриализма к "новой экономике"), либо она в очередной раз отдаст власть в руки инерционных традиционно-консервативных сил, что не сулит благоденствия американскому народу и еще более обострит внешнеполитическую обстановку вокруг страны, которой уже не удастся "отсидеться за океаном".
[1] Financial Times, 17 November 2014; Upstream, 12 June 2015, p.33.
[2] Petroleum Economist, July-August, 2015, p. 32. См. также: Bloomberg BusinessWeek, May 25-31, 2015, p. 19
[3] Upstream, 15 August 2014, p. 29; 31 October 2014, p. 75; 7 November 2014, pp. 51, 58. Petroleum Economist, July-August 2014, pp. 75-76.
[4] RV (Russian View), № 2, May-June 2014, p. 50.
[5] PetroleumEconomist, May 2013, p. 46. Видимо, это разъяснение Ергина адресовано некоторым членам Еврокомиссии, которые на переговорах по соглашению «О Трансатлантическом партнерстве по торговле и инвестициям» между США и ЕС настаивают на включении в Устав этого будущего Партнерства отдельной главы по энергетике, а их американские партнеры уклончиво, но твердо отвергают это предложение.
[6] Petroleum Economist, July-August 2015, pp. 44-45.
[7] См., например: Upstream, 7 August, 2015, в котором - несколько материалов по этой проблеме.
Дональд Трамп