В случае Халипа мостик от авангарда к фоторепортажу выглядит более, чем убедительно. Его работа с Александром Родченко и Варварой Степановой для журнала "СССР на стройке" сформировала тот проектный подход к фотографии, при котором снимок сразу создавался как конструкция и как функциональная часть паззла журнального разворота или книги. Так, знаменитый снимок Халипа "В дозоре" был "сработан" (если вспомнить словечко Маяковского) на письменном столе Родченко.
На тетрадном листке нарисованы все основные элементы снимка: огромное дуло орудия, словно норовящее прорвать лист; с ним рифмуются два круга бинокля, что смотрят в упор на зрителя. Бинокль держит, конечно, капитан, за спиной которого на заднем плане виден красавец-эсминец. Фантастика в том, что снимок сконструирован как рассказ, который внятен и первокласснику. Капитан (ага, вот его корабль на заднем плане) смотрит в бинокль, вероятно, на приближающееся судно, орудие расчехлено и готово к бою. Словом, перед нами - снимок с напряженным открытым финалом. Дозор предполагает внимание, готовность к опасности и решительным действиям.
При этом никто не удивляется, почему капитан смотрит в бинокль на стоящего прямо перед ним фотографа, почему орудие над его головой огромное, словно Царь-пушка. Не говоря уж о том, что на фоне эсминца может сняться не только его капитан. Но конструкция апеллирует не к правдоподобию, а логике рассказа. "Острое, конфликтное восприятие сюжета", о котором писал Родченко, на этом снимке доведено до визуальной формулы.
Разумеется, превратить каждый снимок в такую отточенную формулу невозможно. Но Халип, даже если он не имеет возможности создать новеллу из каждого кадра (из лучших сюжетов этого рода - "Вынужденная посадка планериста на пляже в Ялте", 1934), умеет работать с визуальными формами, разными планами, освещением, и, конечно, рифмами-повторами. Среди безупречно эстетских снимков, например, съемка Охотного ряда с крыши гостиницы "Москва" или выезд новенького трактора из ворот завода. За эстетство фотографу даже доставалось от Родченко, который предлагал "находить красивое в простом". Но эта же склонность к "красивости", очевидно, сыграла не последнюю роль в приглашении Халипа работать для изданий и буклетов "Интуриста". Его снимки гостиницы "Астории", джентльменов в строгих костюмах на фоне сверкающего на солнце новенького авто - образцы первой советской рекламы на экспорт.
Но выставка интересна и тем, что, кроме авангарда, впервые напоминает еще и о работе Халипа в кино, чему посвящен отдельный большой раздел. Молодой фотограф работал с режиссерами, чьи имена станут десятилетия спустя культовыми. Кроме "Москвы в Октябре" Бориса Барнета (1927), он фотографировал на съемках фильмов "Каторга" (1928) - это ранняя режиссерская работа Юлия Райзмана, "Простые сердца" (1928), "Железная бригада" (1930), где в главной роли снялась блистательная Ната Вачнадзе, и, например, так и не вышедшего "Бежина луга" (1935) Сергея Эйзенштейна. Собственно, именно с фотографиями на площадке фильма "Москва в Октябре", где художником-постановщиком был Александр Родченко, Халип участвовал в выставке 1928 года "Советская фотография за 10 лет".
Между прочим, в жюри и отборочной комиссии выставки был и один из учителей Халипа в кинотехникуме Государственной академии художественных наук (ГАХН) Александр Гринберг. Тот самый пикториалист Гринберг, который известен и тем, что организовал фотоотдел на кинофабрике Ханжонкова (еще до Первой мировой). Тот самый, который в качестве оператора успел снять 2-3 фильма. Уроки Александра Гринберга и еще одного замечательного пикториалиста Ивана Бохонова для Халипа не прошли даром. Так, портрет актера Андрея Жилинского в роли политзаключенного в фильме "Каторга" явно сделан в традиции психологического портрета, с мягким освещением, но, конечно, без использования особых техник печати, которыми увлекались пикториалисты.
Если учесть, что Халип вырос в семье, где театр был больше, чем профессией - жизнью (его мама была оперной певицей Императорских театров, отец - суфлером Мариинского театра), то можно предположить, что в юности его выбор склонялся в пользу кино. Эта страсть к кино проявлялась не только в любви к эффектным кадрам, но и готовности режиссировать необходимый кадр. Иногда он в духе времени несколько перебарщивал с велеречивостью, равно, как и праздничностью. Но, в сущности, это не его вина. Он лишь предлагал эпохе то зеркало, где она видела себя такой, какой хотела. Иначе говоря, суфлировал ей в большой постановке на сцене жизни.
Зато в лучших случаях, как в съемках экспедиции спасения "папанинцев" с дрейфующей льдины в 1938 году, его кинематографический взгляд оказывался более, чем кстати. Рассматривать эти снимки и сейчас интересно. По точному наблюдению Александра Лаврентьева, Халип превращает репортаж в арктический эпос. Разумеется, в героический, главный сюжет которого - покорение человеком природы. Кино- и фотокамера, ледокол, самолет - все атрибуты первопроходцев ХХ века появятся в кадре. Как и сами герои.
Четверо полярников в меховых унтах посреди снежной пустыни под флагом, который держит Иван Папанин. Он, кстати, единственный, кто смотрит в кадр, как полагается первопроходцу - с сознанием значимости момента и торжественной радости. Другие позировать и не думают: гидробиолог Петр Ширшов занят разговором с радистом Эрнстом Кренкелем, не спавшим двое суток, а метеоролог и геофизик Евгений Федоров вертит в руках ушанку, которую снял явно по просьбе фотографа. На снимке рядом - пес Веселый позирует на фоне ледокола и легкого самолета вдали. Перед нами готовый сюжет хоть для политинформации, хоть для небольшого рассказа, хоть для эпопеи в духе Жюль Верна… Среди эффектных снимков - пара огромных валенок в галошах на небольшом ящике-постаменте у практически разобранной палатки на льдине. Крупный план, фрагмент, натюрморт - все в одном кадре.
Но по-настоящему Яков Халип обретет собственное зрение и голос в минуту военной трагедии. Его снимок 1941 года на Днепре босых крестьян-беженцев с детьми, которые тащат на себе двуколку с наброшенным поверх скарбом, - визитная карточка войны. В самый момент съемки Константин Симонов, в машине с которым был в тот момент Халип, резко одернет его. Но позже, в "Разных днях войны" писатель возвращался к вопросу этического выбора журналиста, признавая, что каждый из них был по-своему прав. К слову, дружба с Симоновым с военных времен - отдельная страница в жизни Якова Николаевича.
Так что ретроспектива Халипа обернулась и впрямь путешествием в историю советской фотографии. Ее не свести к одному сюжету, будь то история фоторепортажа или конструктивизма, рекламы или пропаганды… История сплошь из острых углов. Что, собственно, и делает ее столь интересной.