- Наука говорит однозначно. В настоящее время началом жизни принято считать заключительный этап слияния двух клеток, а именно объединение генетического материала, - начинает эксперт. - Тем не менее, существует и другая точка зрения. Новое начинается с момента потери уникальности элементов, его образующих, а это слияние мембран сперматозоида и яйцеклетки. Вклад каждой половинки одинаков. Но при всей равнозначности роли каждого, средой для развития будущего организма становится материал яйцеклетки.
Если жизнь начать отсчитывать от момента зачатия, к каким правовым и нравственным последствиям это может привести?
Александр Молчанов: День зачатия установить достаточно трудно. Нет прибора, который бы точно мог определить момент, когда яйцеклетка соединилась со сперматозоидом. Чего не скажешь о родах. Известен набор косвенных признаков, по которым можно сказать, что овуляция была примерно тогда-то. Поэтому на УЗИ женщина, как правило, слышит от врача, что ребенку столько-то недель, но не дней. С другой стороны, можно элементарно отнять девять месяцев от дня рождения и условно обозначить данный день в календаре, как день "зачатия". Однако беременность может наступать раньше или позже срока, а, значит, данное простое решение будет давать сбой.
Все большую популярность набирает суррогатное материнство. Насколько родной, скажем так, в этом случае ребенок для матери как биологически, так и духовно?
Александр Молчанов: Физиологическая (биологическая) мать чувствует родство практически сразу, как только узнает о беременности. Однако это чувство может угаснуть со временем, так как генетика начнет брать свое. Мать генетическая, не носившая плод под сердцем в течение 9 месяцев и не выкармливающая ребенка грудью, поначалу будет воспринимать ребенка как своего только отчасти. Дело в том, что у генетической матери нет гормональной доминанты. Возможно, в будущем этичным будет считаться стимулировать генетическую мать, чтобы эту родительскую доминанту у нее сформировать.
Однако наша психика устроена таким образом: то, что мы считаем похожим на себя или подходящим нам, автоматически присваиваем себе. Наблюдая свое сходство с ребенком, генетически являющегося родным, мать и отец в свое время начинают испытывать к нему чувство любви. Если же желание продолжить род у родителей изначально велико, а так чаще всего и бывает у пар, согласившихся участвовать в цикле суррогатного материнства, то с момента рождения в ребенке начинают искать черты сходства и любить его тем сильнее, чем больше схожих черт в нем будет обнаружено. К сожалению, если ребенок не оправдает "генетической" мечты своих родителей-заказчиков, то он так и не найдет свой уголок в сердце родителей и станет лишним в семье.
Какие нравственные вызовы стоят перед человечеством в этой сфере?
Александр Молчанов: Одним из вопиющих примеров злоупотребления является рождение детей от уже мертвого человека и ныне здравствующего родственника, например мамы. Зачатие этих детей, будь оно осуществлено естественным образом, было бы однозначно классифицировано как инцест. В России и во всем мире он запрещен. В случае суррогатного материнства данный случай не является нарушением закона.
Другая чудовищная трагедия ЭКО - это донорство спермы. В мире существует некая договоренность об ограниченном использовании семени одного мужчины, но на практике она не соблюдается. В оправдании данного этического и генетического преступления принято ставить проблему резко ухудшившегося мужского здоровья. В России запрещено многоженство (полигамия). В циклах ЭКО с использованием донорской спермы это правило, очевидно, нарушается, но официально это нарушением никто не называет. В том числе и гомосексуальная пара может получить своего на "пятьдесят процентов" ребенка. В нашей стране брак гомосексуалистов запрещен, их участие в ЭКО также не разрешается. К сожалению, практика говорит об обратном. Рождение ребенка в такой "семье" де факто узаконивает "союз". Но за такое нарушение никого в России не наказывают.