У Виктора Лихоносова вышла новая книга.* В ней не только его давно ставшие классикой рассказы, но и "Записи перед сном" за полвека, очерки о любимых писателях, исторические заметки... Какое долгое и отрадное чтение ждет меня по вечерам!
Жаль: тот, кто не читал Лихоносова, не поймет моей радости (а не читавших уже целые поколения, ведь за последние двадцать лет его книги почти не издавались). Но те, кто читал когда-то "Люблю тебя светло" или "Осень в Тамани", "Чалдонки" или "На улице Широкой", - те непременно захотят вернуться к этой прозе, которая помнится не сюжетом, а вкусом слова.
Это как хлеб или сметана из детства, которые мы не можем забыть, потому что нынешние продукты, напичканные усилителями вкуса, как раз настоящего-то вкуса и не имеют. Так и с литературой. Рекламные трюки могут ввести нас в заблуждение, но рано или поздно мы очнемся и схватимся за "Капитанскую дочку", как за материнский подол, чтобы скорее вернуть слову тот вкус, что был в детстве.
Про "материнский подол" у меня вырвалось, наверное, не случайно, ведь Виктор Иванович Лихоносов всю жизнь, от юности до своих нынешних 80 лет, пишет о матери, о маме своей Татьяне Андреевне. Даже там, где и слова о ней нет, угадывается ее присутствие.
Гибель отца на фронте сделала Витю Лихоносова, тогда семилетнего мальчика, особенно трепетным сыном. Лихоносовы жили на деревенской окраине Новосибирска, на улице Озерной, что на левом берегу Оби. Окончив школу, Виктор по совету докторов уехал учиться на юг, потом сам учительствовал, разлука с матерью затянулась на годы, но без разлуки не было бы столь узнаваемой интонации лихоносовской прозы - в ней и сострадание, и покаяние, и желание проникнуться тем, что дорого матери, - ее детством и девичеством, историей ее родного воронежского села Елизаветино.
"В ту пору, когда я уже вовсю печатался и перестал учительствовать, мне больше всего хотелось, чтобы меня считала писателем моя малограмотная матушка. Не то чтобы там хвасталась мною на каждом углу, а потихоньку радовала бы себя тем, что не зря после гибели отца на фронте так старалась поднять меня, выучить..."
Почему так странно назвал свою новую книгу Лихоносов - "Тут и поклонился". Где поклонился, кому? Ответ - в одноименном очерке о поездке в Иерусалим.
"К тому часу открыли церковь Гроба Богородицы... И в кувуклии, став на колени пред решетчатой нишей, услышал я бабушкин и материн голоса: они меня учили молитве в Сибири - как приходил Христос к Матери: "Мати моя, ты спишь или так лежишь?"
Особенная ласковость слова делает всякий рассказ Лихоносова отчасти музыкой. И читателю уже не так важно, о чем он пишет, а важно подольше слышать ту сыновнюю мелодию, которой писатель выговаривает и твое сердце, и тебе становится легче, потому что где-то в Краснодаре живет ставший родным тебе писатель Виктор Лихоносов.
О каких бы грустных, суровых или трагичных вещах ни писал Лихоносов, в душе остается радость от светлой таинственности бытия. Им легко зачитаться. А зачитывались Лихоносовым люди, которым было из чего выбирать и с чем сравнивать: Юрий Домбровский, Сергей Довлатов, Олег Михайлов, Василий Белов, Виктор Астафьев. Валентин Распутин называл его "последним рыцарем русской литературы".
В книге "Тут и поклонился" опубликована переписка автора со старыми литераторами первой русской эмиграции. Георгий Адамович, прочитав первую книгу Лихоносова, первое, что подумал: "Надо бы показать ее Бунину - что он сказал бы?"
Бунина уже не было, но на авеню де Шале жил Борис Зайцев. И вот что старик писал 32-летнему Лихоносову: "Прочитал и порадовался: дарованию, свежести Вашей и молодости. У Вас свежее и доброе дарование..."
А как любил Лихоносова Юрий Казаков - как младшего брата! Посвященная Казакову документальная повесть "Волшебные дни" (ее тоже читатель найдет в новой книге Лихоносова) - это удивительный памятник дружеству.
В 1963 году именно Казаков отнес рассказы безвестного учителя из Анапы в "Новый мир". Один из рассказов в том же году появился в журнале. А в 1968 году Александр Трифонович Твардовский, прочитав рукопись Лихоносова, записал в дневнике: "Встал до 4-х, пил кофе, курил... Стал читать Лихоносова и до конца не мог оторваться. Какой молодец!.."
...Незадолго до своего ухода Татьяна Андреевна сказала сыну: "Умру, так напишите на доске, что я "мать писателя".
Сейчас на ее могиле стоит белый камень с плачущим ангелом и еле приметной надписью: "Мать писателя".
В новую книгу Лихоносова не успела войти недавно написанная повесть "Одинокие вечера в Пересыпи", заветное повествование о матери. Сегодня у нас есть возможность прочитать фрагмент из этой повести, переданный нам автором.
* В. И. Лихоносов. Тут и поклонился. Предисловие Валентина Распутина. Санкт-Петербург. "Владимир Даль", 2016.
Голос матери
До конца дней своих буду жалеть я и казниться, что не свозил мать в ее деревню Елизаветино. Заблудилась душа в суете, все тянул, откладывал, сроки прошли, уже нет матери, и сам я стал стариком. И все же пора!
В Грецию и Америку не отъезжал я с таким неведомым чувством, как в забытую Бутурлиновскую волость Россошанского уезда.
Откуда легче пробираться в Бутурлиновку? Из Россоши, Лисок или выгоднее ночевать в Воронеже и утречком увязаться к автобусу? Позвонил я сестре Марусе. "Где я буду в деревне ночевать?" - спросил ее. - "У тети Таниной невестки... У них там баня, переспишь в крайнем случае в бане..." - со смешком посоветовала она.
Наконец-то вот и Елизаветино... На семидесятом году своей жизни объявился я наконец в нашем родовом селе. И дивное вопрошающее чувство спустилось ко мне: это так близко?
В конторе колхоза все пустовало, и лишь в одной комнатке дожидалась своей участи библиотека. Это была жалкая клетушка, уголочек, прихожая, не знаю, что еще. Пахло мышами. Меня представили библиотекарше. Я спросил, нет ли чего интересного о селе. Она робко положила на стол скрепленные белые листочки с самодельным заголовком: "Летопись села Елизаветино". Всего пять страничек на машинке. "В 1700 году появилось первое поселение. Самые распространенные фамилии: Лихоносовы, Гайвороньские, Бывальцевы..."
Неужели?! Все три фамилии наши. "Ну, здравствуйте, мои дорогие, - сказал я на улице. - Где вы? Чуете, что я приехал искать вас?.."
Неужели по этой улице мать и отец бегали маленькими, потом гуляли молодыми, ходили в церковь, на вечёрки? Мати моя, услышь меня в селениях праведных, подскажи мне, где ты чаще всего бывала, и где стоял дом бабушки.
Бабушкин брат Тихон хаживал по деревне ещё в 1979-м году. Теперь на кладбище, едва я подошёл к могиле Тихона Степановича, он словно окликнул меня с небес: "Так это ты? Чего ж так долго не являлся? Позабывал нас и книжку свою не прислал, вроде там нашу деревню прописал и как нас кулачили. Поздно заехал... я уже не встану, поумирали все наши хохлы бутурлиновской волости... А матерь жива чи ни? Танюшка. Ну, походи, подывысь, як нас поховали..."
Ночью вышел я на улицу и где-то у Осыкина пруда включил диктофон, который нарочно взял с собой. Я записывал матушку лет двадцать назад в какой-то дождливый вечер в Пересыпи. И в тишине у пруда послышался родной голос матери моей: "Бабушка наша по отцу Гайвороньская, а по-уличному Лопушка. Когда отец помер после Гражданской войны, нас у неё оставалось шестеро. Раскулачили. Так бы мы разве махнули в Сибирь? А были у нас один поросенок, корова и кобыла...".
Виктор Лихоносов