Через несколько дней, 27 марта, 80-й день рождения и у моего собеседника - кинорежиссера, актера и поэта Юлия Андреевича Файта. В 1960 году он вместе со своими однокурсниками (в том числе Андреем Тарковским, Василием Шукшиным и Александром Миттой) окончил легендарную мастерскую Михаила Ромма. Недавно на фестивале архивного кино в Белых Столбах были показаны студенческие работы Юлия Файта, а также его отреставрированная картина "Мальчик и девочка", восстановленная в авторской версии 1966 года.
Помню с детства: кто-то из взрослых скажет "37-й год", и сразу повисает гнетущая тишина.
Юлий Файт: Высоцкий яснее всех это выразил: "С меня при цифре 37 в момент слетает хмель..." В нашей семье вообще о 1937 годе не поминалось. Отец всего неделю провел в ЧК, но замолчал на всю жизнь. Дед дважды сидел до революции и четыре раза при советской власти. Дома у нас нельзя было включить радио, если передавали гимн. Ни в шесть утра, ни в двенадцать ночи. Это было совершенно неприлично, чтобы из приемника доносился гимн.
Настолько он ассоциировался со Сталиным?
Юлий Файт: Ну конечно. Но и это не произносилось, а просто было в атмосфере дома.
И вот в такой страшный год родились дети, которые должны были бы вырасти забитыми и запуганными, а появилось поколение ярких, свободных и очень талантливых людей.
Юлий Файт: Вы немного романтически на нас смотрите. В каждом поколении намешаны разные люди. Но нам очень повезло: рядом с нами были те, кто прошел войну. Мы-то пережили войну, ничего толком не понимая. А они, еще тоже совсем молодые, прошли войну всерьез и на нас очень сильно повлияли. Я всегда своим студентам во ВГИКе рассказываю про это поколение киношников: Петр Тодоровский, Григорий Чухрай, Яша Сегель... Это были люди, уверенные в своей правоте, знающие, чего хотят, и смелые.
А какое событие стало решающим для вашего поколения?
Юлий Файт: Смерть Сталина. Потом двадцатый съезд. Благодаря оттепели наш курс был первым, который обязан был снимать диплом на производстве. До этого многие из будущих режиссеров дипломы не снимали, а рисовали, сдавая раскадровки к режиссерскому сценарию. Когда я пришел на "Мосфильм" снимать диплом, там было замечательное собрание писателей...
Писателей?
Юлий Файт: Это было "Объединение писателей и киноработников". Григорий Бакланов, Юрий Бондарев, а Юрий Трифонов - совсем еще молодой, но уже лауреат Сталинской премии - был моим редактором. И первая работа, которую обсуждал худсовет, - наш с Геной Шпаликовым двадцатиминутный детский фильм. Нашу заявку приняли, и вышел приказ по студии: "Исполняющим обязанности режиссера назначить Ю.А. Файта", а мне было 22 года. Перед нами разом открыли все двери. И от этого появилась творческая наглость. Но могу сказать точно: почти никто из нас не думал о карьере или о деньгах.
О чем же думали?
Юлий Файт: О том, как передать на экране жизнь, ее радость, ее поэзию. Это большая удача всего нашего поколения: нам дали высказаться и нас услышали люди. И то, что на широкий экран прорвались Шпаликов, Тарковский, Шукшин, это же было заразительным примером для тех, кто тоже мечтал сказать свое слово.
А что было в ту пору для вас самой большой ценностью?
Юлий Файт: Было и есть - друзья.
Это особенно чувствуется по стихам Беллы Ахмадулиной и у Геннадия Шпаликова: столько посвящений друзьям не было и у поэтов пушкинской плеяды.
Юлий Файт: В Гене это особенно звучит. Одна из его самых ценных черт - способность соединять людей в одном таком дружеском облаке. Он очень боялся потерять друзей, потому и писал:
Но только бы мы не теряли
Живыми людей дорогих,
Обидами в них не стреляли,
Живыми любили бы их.
Ровесники, не умирайте.
Я очень долго не чувствовал одиночества. Пока были живы друзья, единомышленники... Но надо сказать: какого-то единства в нашем поколении никогда не было. Всегда было разделение внутри поколения: свои и...
...чужие?
Юлий Файт: У нас не говорили "чужие", говорили: "махон". Когда-то мы с художником Валерием Левенталем пытались дать определение слову "махон" - так и не смогли. Но было абсолютно ясно: вот этот - махон, а этот - наш.
Чем же отличается махон от немахона? Идейными взглядами?
Юлий Файт: Нет, человеческими качествами. Политики у нас в голове не было совсем. Нам на нее было наплевать.
Оглядываясь на свою судьбу, вы на нее не в обиде?
Юлий Файт: На кинематографическую судьбу?.. Ну, конечно, мне сильно подрубили крылья после второй картины, после "Мальчика и девочки".
Тогда ведь и Шпаликов попал под запрет, ему после "Долгой счастливой жизни" уже ничего не дали сделать в кино.
Юлий Файт: Мы оба тогда оказались на "Ленфильме", снимали квартиру на Черной речке. Он начинал "Долгую счастливую жизнь", а я заканчивал "Мальчика и девочку" по сценарию Веры Пановой. С полгода мы там прожили. Гена очень гордился, что живет на Черной речке.
Мой фильм был принят поначалу очень хорошо, напечатали тираж полторы тысячи копий. Была объявлена премьера в кинотеатрах. Но она не состоялась.
А что произошло?
Юлий Файт: Картина случайно попала на дачу к большим начальникам, и на следующий день отняли акт о приемке. Фильм обвинили чуть ли не в порнографии только потому, что там был крупный план спящих мальчика и девочки. Меня заставляли вырезать эти кадры, а я тянул, упрямился. Вырезать ключевой кадр все-таки пришлось. Но надо сказать, что тогда никто, кроме режиссера, не имел права тронуть картину. Ни одного кадрика! Сейчас, если картина не угодила продюсеру, то режиссеру могут сказать: пошел вон, найдется и без тебя кому сделать, как надо. Ну а тогда, в конце 1960-х, мне на десять лет запретили снимать игровое кино.
И что - вам пришлось уйти из кино?
Юлий Файт: Я ушел на студию "Центрнаучфильм". И это, наверное, к лучшему. Мой отец, мудрый человек, говорил, что у меня лучше получаются документальные и научно-популярные картины, чем игровые. И действительно самые удачные картины у меня о Валерии Левентале, о Борисе Чайковском... За эти десять лет объездил всю страну. Выбирал место, куда хочется поехать, и потом шел в библиотеку Ленина, брал местную газету, находил какой-нибудь сюжет и ехал в командировку. Снимал там три сюжета для альманаха Згуриди, к примеру, ну а главное - я путешествовал. Вот захотелось в Кызыл-Кум поехать, посмотреть, что такое пустыня, и я летел в Среднюю Азию...
И это была, наверное, самая счастливая пора?
Юлий Файт: Однажды мой товарищ Владимир Голованов, сценарист и хороший поэт, сказал мне: "Юлик, у вас что ни фильм, то образ жизни". Мне всегда были интересны съемки как образ жизни, а не то, что из этого получится. Когда снимали "Пограничный пес Алый" на границе, я жил как солдат, ходил в форме. "Зеленый остров" снимали на конезаводе, и в пять утра я уже был на лошади. Никогда не был фанатом в режиссуре: вот снимите мне только так и никак иначе. К людям на съемочной площадке у меня был не художественный подход, а человеческий.
Да, я очень редко снимал то, что мне хочется. Но практически никогда не снимал того, чего мне не хочется.