Мы встретились впервые в 1986 году на первом съезде Союза театральных деятелей, преобразовавшегося из бывшего ВТО. В стране тогда подул ветер перемен - сладкий и тревожный. Это было время преобразований. Много ярких голосов звучало со сцены, шли яростные битвы за разделение театров. Болезненно разделился Московский художественный театр. Был тяжелый для меня конфликт в Свердловском оперном театре, когда начали считать шестиконечные звездочки-снежинки в "Царе Салтане" и выдавать их за признаки сионизма. Висели на волоске судьба театра и наша судьба. За нас вступился тогда Олег Ефремов, председатель СТД. На этом бурном, лихом съезде выбрали и первого председателя СТД России Михаила Ульянова, а его заместителем - Владимира Урина. Вскоре и я стал секретарем СТД, и мы уже по-настоящему встретились с Владимиром Уриным.
* * *
Помню, как в те же годы мы оказались вместе в составе театральной делегации, которая поехала в Америку. Владимир Георгиевич был руководителем
этой делегации. Мы замечательно проводили время, и наступил момент, когда мы пошли в знаменитый музей Чикаго. Я там совершенно застрял в зале Ренуара и опоздал в отель. Помню, как он сильно разволновался: "Ну как же так? Мы же вас ждем!" Я успокаивал его: "Не бойтесь, я не останусь в Америке".
* * *
Общаясь с ним в СТД, я видел, какая у него хватка, как по-деловому он подходит к разным вопросам. И когда у нас в театре возник стопор, а мы с Дмитрием Брянцевым и Володей Арефьевым хотели двигать театр, мы поняли, что нам просто необходим директор, человек, который делает все, чтобы творчество состоялось. Мы уже были на "ты", и я спросил Владимира Георгиевича: "Ты бы попробовал?" - "Да, я бы попробовал".
* * *
За его плечами к тому времени было многое - учеба в ЛГИТМИКе на режиссерском факультете, оконченный ГИТИС, руководство театром в Кирове, успешная работа завкабинетом детских театров ВТО, он был заместителем Ульянова в СТД. Музыкальным театром он никогда не занимался. Но он знал театр. И рядом была его жена Ирина Черномурова, профессионал, с музыкальным образованием, знавшая и оперный, и балетный театр. Он выучился в нашем театре.
* * *
У него есть очень важные качества. Во-первых, невероятно позитивное восприятие любой мало-мальски стоящей идеи. Я мог, например, прийти и сказать: слушай, я делаю со студентами "Свадьбу Фигаро". По-моему, выходит что-то интересное. Может, нам сыграть его в фойе? И был вправе ожидать ответ: студенты в театре, а во что это выльется, а если они поцарапают паркет? Но он говорил: "Давай!" И на любую идею сделать что-то в фойе, с детьми или просто какой-то трюк перед спектаклем он сразу отвечал: "Давай!" Ни разу не слышал от него - подожди. Главное - у него есть театральный нюх и ясное понимание, что такое хорошо и что такое плохо. Многое, что было сделано и прожито нами совместно, получалось потому, что мы чувствовали на театре одинаково: какие-то тенденции, веяния, люди, спектакли, актеры нам близки, а другие - нет. В этом и есть взаимопонимание.
* * *
Необыкновенно в нем то, что он все слышит, видит, всегда готов помочь, быстро принимает решения. Он очень общителен, контактен, умеет встретить, улыбнуться, принять, поговорить. А это очень важно для директора - уметь общаться и с теми, кто наверху, и с теми, кто посередине, и с теми, кто внизу. Он умеет все это и, кроме того, сегодня здорово разбирается в опере, в балете, в голосах, в музыкальной режиссуре, в дирижерах.
* * *
Еще одно его замечательное качество - умение работать с командой и в команде. Причем команда в его представлении - это не когда ты сказал и все взяли под козырек, а когда чем сильнее и компетентнее личности, тем лучше. Как директор он может настаивать, быть убежденным в чем-то. Но если он слышит весомые доводы, обоснованные на практике, на фактах, он это услышит. Он человек гибкого мышления.
* * *
Что касается финансов, то никогда финансовые или технические сложности для реализации какой-то идеи не были для него доминирующими. Я не слышал от него: это будет стоить миллионы рублей, где мы возьмем? С финансами, конечно, приходилось считаться. Но помню, как я ему сообщил ему, что хочу делать "Войну и мир", и он пошел на этот беспрецедентный проект, когда у нас на сцене декорация второй части - это триста человек народу. Полная сцена мужиков, это и есть война. И на это деньги нашлись: он это аккумулировал. А я до сих пор горжусь этим проектом.
* * *
Он трудоголик: в театре проводит по 12-14 часов. И тут мы сошлись, поскольку с Владимиром Арефьевым мы такие же трудоголики. Но иначе и невозможно управлять таким огромным театром, делать его живым и движущимся вперед, не закостенелым, не зазвездившимся. Ты тут должен жить. И Ирина Черномурова здесь жила. Помню случай, как он даже забыл свой день рождения. Мы были в Италии, в Триесте, куда должны были приехать на гастроли. Посмотрели спектакль и шли обратно. Была какая-то ужасная погода, мокрый ветер. И вдруг меня стукнуло: "Сегодня 19 марта, ты же - именинник!" - "Ну да!" А было уже очень поздно, кафе все закрыты. Я говорю: "У меня есть шоколадка и бутылочка из дьюти фри". И вот этой шоколадкой и дешевым вискарем мы отметили его день рождения.
* * *
Бывало, что мы на чем-то схлестывались. За восемнадцать лет и ссоры были, и обиды. Однажды мы сильно поругались. Прошло несколько дней, и какие-то дела все равно заставили сойтись. Я сказал: "Наверное, нам надо как-то таких вещей избегать, я очень тяжело в себя прихожу". Он повернулся, а у него слеза на глазах: "А я, ты думаешь, нет? Я ночь не спал!" Никогда, ни разу он ни в чем меня не подставил и не подвел. Меня вызывали к прокурору по поводу спектакля "Сон в летнюю ночь". Я его спросил: "Пойдешь со мной?" Он ответил: "Пойду". Когда-то со мной ходил в суд екатеринбургский директор, ныне покойный, Вадим Сергеевич Вяткин через строй оголтелых борцов с сионизмом. И Владимир Георгиевич Урин пошел, чтобы мы могли объяснить прокурору, в чем суть. 18 лет мы работали "спина к спине", и результатом этой работы стал тот театр, который есть: со своим творческим лицом, с полными залами, с публикой, которая его любит, с артистами, которых приглашают петь за рубеж, в Большой, в Мариинский театры. А мы ведь пришли сюда на развалины.
* * *
На директорском поприще нет более престижной и ответственной должности, чем быть генеральным директором Большого театра. Нет должности, более сложной по всем параметрам: это и художественные проблемы, и огромный, очень непростой коллектив со множеством амбициозных личностей, близких к верхам. Конечно, такую должность можно было бы считать успешным завершением карьеры, но вот я прихожу к нему, а он - мне: "Пойдем в ложу, послушай молодых артистов! Как они тебе?" И мы идем. Он любит артистов, а это очень важно. И он не только в начале каждого спектакля в зале, но очень часто в конце спектакля - за кулисами, особенно, когда ответственные или премьерные спектакли. И его волнение или тревога, радость передаются всем, а это очень важно. Театр - это корабль, и мы все на нем как один - и когда непогода, которая может затопить его, и когда мы быстро и красиво плывем. И в такие моменты так важно видеть радостное лицо и руку директора и восторженные лица зашедших на оперную премьеру девушек из балета, лица артистов или разделяющих общую радость ребят монтировочного цеха. Да, наверное, выиграть забег, как Усейн Болт, это прекрасно, но все-таки чувство победы в команде, думаю, более многогранное. И именно, взявшись за руки, мы делили и победы, и поражения. Поэтому я желаю Владимиру Георгиевичу Урину больше побед и чтобы вокруг были хорошие руки.
Записала Ирина Муравьева