На военном положении
В середине 80-х Алексей Рябых работал старшим мастером прессового участка на воронежском заводе, но практически у каждого советского мужчины имелась вторая специальность - военная. Алексей служил срочную в войсках химзащиты, где их готовили к ядерной войне и ликвидации ее последствий. Полученные знания потом не раз освежали на сборах офицеров запаса. Поэтому, когда население Советского Союза узнало о катастрофе в Чернобыле, старший лейтенант Рябых собрал "тревожный чемодан" и стал ждать повестки из военкомата.
Она пришла в начале сентября, а еще через несколько дней группа воронежских "партизан" (так в армии называют мобилизованных запасников) прибыла в село Ораное под Киевом, где располагалась 26 бригада химзащиты. Часть находилась на военном положении - это означало беспрекословное подчинение командиру.
- Взвод я принял у переоблучившегося лейтенанта, которого готовили к отправке в госпиталь, - рассказал Алексей Алексеевич. - Выглядел лейтенант откровенно неважно: постоянно кашлял, жаловался на головокружение.
На следующий день взвод Рябых поехал на Чернобыльскую АЭС. В подчинении у него оказались такие же мобилизованные из запаса солдаты и сержанты. Для защиты от излучения ликвидаторам выдали марлевые повязки и йодистые таблетки, которые полагалось глотать перед выходом на зараженный участок.
- Уже по дороге на станцию я увидел последствия аварии. Современные поселки с ухоженными домами, фруктовыми садами стояли пустыми, по улицам бегали только собаки и кошки (домашних животных при эвакуации брать не разрешили. - Прим. "РГ"). Сразу за домами начались поля, засаженные рожью или пшеницей. С одной стороны дороги они были обнесены колючей проволокой со знаками радиации. Напротив росли нормальные злаки, а за "колючкой" - гораздо больше обычных, с налитыми, свисающими до земли колосьями.
Доехав до станции, Алексей увидел источник всех бед. Саркофага над четвертым энергоблоком АЭС еще не было, взорвавшийся реактор выглядел как раскрытый зев: с бетонными, наполовину разрушенными стенами, свисавшими кусками арматуры, кучами обломков и щебенки вокруг.
- Вид был мрачный. Вдобавок царила какая-то гнетущая тишина. Но продолжалась она недолго: прозвучала команда, мы получили задание, прошли инструктаж и приступили к работе. Возникшая от вида разрушенной АЭС напряженность ушла на второй план.
Взвод Рябых убирал щебенку у стены энергоблока. Перед аварией там собирались класть асфальт, засыпали гравий. Теперь его требовалось собрать обратно, чтобы загрузить в машины и вывезти в могильник. Работали руками и лопатами, минут десять - пока не набрали "положенных" на сутки 1,5 рентгена. Потом пошли в административно-бытовой корпус, прошли санобработку, переоделись и вернулись в свою часть. К энергоблоку тем временем подвезли новых людей - очистка зараженной зоны шла непрерывно, в четыре смены.
- Каждый ликвидатор ежедневно записывал полученную дозу облучения в специальную ведомость. Рассчитывалась она чисто теоретически - исходя из зараженности объекта, на котором работали, и проведенного там времени. При этом нельзя было превышать суммарную дозу облучения в 22 рентгена, для офицеров - в 25. Это тоже было условно - через полгода нормы уменьшили до 11 и 16 рентген соответственно. Но, пока мы работали, за радиологическими показателями строго следили - в том числе особисты. Превышение нормы даже на 0,01 рентгена считалось переоблучением и грозило серьезными неприятностями командиру. Я знал несколько таких случаев.
Всем смертям назло
Взвод Рябых находился на станции безвыездно, его перекидывали с объекта на объект - на разрушенной АЭС спешили пустить заново первый энергоблок, все делалось в режиме аврала. В Припяти - некогда красивейшем городе-курорте, а теперь мертвом, окруженном колючей проволокой, - лопатами закидывали в грузовики брошенные при эвакуации вещи, игрушки из детского сада для отправки в могильник. Вокруг молча стоял рыжий от облучения лес. Работали где по пять минут, а где по 20 и больше - в зависимости от уровня радиации.
- У административно-хозяйственного корпуса АЭС снимали 40-сантиметровый слой зараженной земли, укладывая на его место бетон. Людей не хватало и вместе с нами махал лопатой командир части, генерал. Каждые две минуты подъезжали машины с бетоном - по наклейкам на лобовых стеклах можно было изучать географию СССР. Работая в 300 метрах от разрушенного реактора, мы нередко слышали хлопки - это продолжались выбросы из активной зоны.
Первого октября был запущен первый энергоблок. Это событие отмечалось, как победа, хотя досталась она тяжелой ценой - были и переоблученные, и погибшие. Накануне пуска между третьим и четвертым блоками АЭС упал вертолет, сбрасывавший поглощающую радиацию смолу. Экипаж погиб, разлилось и вспыхнуло авиационное топливо.
- Ликвидаторы во главе с военным комендантом Чернобыля подполковником Бергманом бросились тушить огонь. Защитные костюмы надевать было некогда - пожар мог перекинуться на третий энергоблок и вызвать ядерный взрыв. Радиация пробила кому горло, кому глаза, а Бергману - кишечник. Только самоотверженность и мужество этих людей спасли станцию от новой аварии.
24 октября Алексей Рябых сдал должность и поехал домой, в его ведомости к тому времени значилось 24,82 рентгена. За работу в Чернобыле его наградили орденом Мужества, грамотами и благодарственным письмом по месту работы. На заводе полтора месяца, проведенных в особо опасной зоне, оплатили в пятикратном размере от заработка. Вышло порядка двух тысяч рублей - приличные деньги по тем временам.
- На них я обновил мебель, поменял телевизор и магнитофон.
Не забывали о чернобыльцах и в 90-е годы: любые лекарства выдавали бесплатно, была 50-процентная скидка на коммунальные услуги, вне очереди выдавали квартиры и дачные участки. Ежегодно каждому ликвидатору полагалось ездить в санаторий.
- За мной ходил председатель профкома и предлагал путевки на выбор. Если я отказывался, выдавали деньгами.
На пенсию Рябых ушел в 50 лет. Начался новый век, с ним пришли болезни, вторая группа инвалидности, а бесплатные лекарства и другие льготы, напротив, куда-то пропали.
- Лет пять-шесть я не пользовался льготными путевками в санатории, а когда наконец решил поехать, узнал, что моя очередь - 6817! В отделе соцзащиты объяснили, что ждать придется года три. То же самое случилось с бесплатным участком под строительство - там после восьми лет ожидания я оказался 3362-м. Опять же объяснили, что сейчас предпочтение отдается многодетным семьям…
P. S.
- Хочется узнать, что стало с людьми, с которыми я там работал или встречался. Павел Забродин служил в воронежской филармонии, играл на балалайке и вместе со мной был призван в Чернобыль - якобы для руководства оркестром. Фактически же Павел, как и все, убирал радиоактивный мусор. А когда набрал положенную дозу и вернулся в Воронеж, то договорился с баянистом, они снова приехали в Чернобыль и дали в актовом зале ЧАЭС большой концерт для ликвидаторов. Потом Забродин стал заслуженным артистом России, переехал в Белгород, и, что с ним сейчас, не знаю, - вспоминает Алексей Алексеевич. - В начале октября в Чернобыль для дезактивации станции прибыли 14 летчиков. Приехали они ночью и бродили среди мертвых корпусов, пока не забрели в район второго энергоблока, где изрядно "фонило". Там я их встретил, вывел в безопасное место, организовал санитарную обработку, ужин и ночлег. Расставаясь на следующее утро, летчики сказали: "Старлей, мы твою доброту и тебя никогда не забудем!" С тех пор я о них ничего не слышал. Хотелось бы знать, как они тогда отработали и какова их дальнейшая судьба.