Но есть еще одно совпадение - сегодня во многих странах Восточной и Центральной Европы, включая Россию, отмечают День славянской письменности и литературы, что в нашем случае весьма существенно. Вряд ли близкие и друзья Роберта Ивановича заботились об этом, когда определяли дату торжественного вечера. Но это совпадение имеет глубинный смысл. Жизнь в России всегда - во все времена после откровений Кирилла и Мефодия - была литературоцентричной. Молодые поэты 50-х, ставшие в истории "шестидесятниками", ощущали это в высшей степени остро. Как сказал бы Томас Элиот, они "верили в дворянские привилегии слова". Правда, слово их было обращено к самым широким демократическим массам. Их площадной, стадионной известности завидовали многие поэты старших поколений, чаще всего скрывавшие эту зависть под эстетическим высокомерием. Путь к публике через произнесенное эстрадное слово, бесспорно, требовал - не стоить кривить душой - броского упрощения, доступной метафоры. Неслучайно поэтические строки Роберта Рождественского, Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, Беллы Ахмадулиной так успешно становились популярными, любимыми песнями. Но мало кто отрицал их право называться поэтами. Они хотели прижизненной славы - и они ее добились. Хотя выросли, осененные пастернаковской строкой: "Быть знаменитым некрасиво". Сегодня можно по-разному толковать их человеческие и поэтические отношения, но они были связаны не только общей судьбой во времени и пространстве, но чем-то куда большим, сущностным.
Как писал М. Бахтин, "всякая лирика жива только доверием к возможной хоровой поддержке", ее бытие возможно "только в теплой атмосфере, в атмосфере (...) принципиального звукового неодиночества". Они могли сближаться или расходиться друг с другом, но не могли друг от друга освободиться. Неслучайно Алла Киреева, с которой Рождественский - со студенческих лет - прожил всю свою жизнь и которой было за что обижаться на Евтушенко, вынуждена была признать, что "Роберт и Евгений очень зависели друг от друга, интересовались друг другом". Разумеется, на страницах аксеновской "Таинственной страсти", как и в сериале, снятом по этому роману Владом Фурманом, все отношения "шестидесятников" выглядят совсем не так, как в реальной жизни, где все было драматичнее и обыденнее одновременно. Но это большое московское литературно-художественное общежитие сыграло в жизни каждого из них, безусловно, важную роль.
Но при этом каждый оставался самим собой - наедине со всеми. Быть может, больше других это касалось Роберта Рождественского, который умел сохранять дистанцию одиночества в любой большой компании. Так мне казалось, когда я услышал, прочитанные им стихи впервые, кажется, в 1977 году. Это ощущение осталось и поныне. Быть может, потому, что он слегка заикался, он казался сосредоточеннее других своих сотоварищей по сцене, видимо, боялся сбиться со стихотворного ритма. При этом он заразительно смеялся и не боялся самоиронии. Впрочем, он не обижался и на пародии, которыми его по существу утверждали в классиках. "В мире нет еще такой/Стройки/, В мире нет еще такой/ Плавки, Чтоб я ей не посвятил/Строчки/Чтоб я ей не уделил/Главки!" Он ответит Леониду Филатову, как и всем нам, почти через пятнадцать лет: "Положу бинты,/где сильнее жжет./Поперек души/положу бинты".
Роберт Рождественский не был баловнем судьбы, хотя многим казалось, что он умеет играть в игры с властью и выигрывать. И дело не в том, что его безжалостно разругал Н.С. Хрущев во время знаменитой встречи с писателями за стихотворение "Да, мальчики", призвав встать под "знамена отцов". И даже не в том, что секретарю ЦК КПСС И.В. Капитонову категорически не понравилось "Утро", - тогда Рождественскому пришлось срочно уехать в Киргизию, где он перебивался случайными заработками, переводя местных поэтов. Труднее всего было уже в более поздние времена, когда он в 1976 году стал секретарем Союза писателей СССР и ему приходилось играть во все ритуальные игры того времени. Именно тогда он напишет: "Может, самый главный/стимул жизни/, в горькой истине/, что смертны/мы". Роберт Иванович признавался близким, что понимание многих вещей, связанных с трагическими страницами советской истории, приходило к нему после разговоров с бывшими "сидельцами" - от Варлама Шаламова до Александра Солженицына. И это было трудное - трагическое - постижение не только истории своей страны, но и собственной истории. Наверное поэтому, когда его уже в перестроечные времена пригласили в ЦК КПСС и предложили возглавить журнал "Огонек", он не решился этого сделать и предложил на это место Виталия Коротича. Он был честен с самим собой - у него не было ни душевных, ни физических сил. Его боль никогда не покидала его. Наверное, она и предопределила его судьбу. "Будем горевать в стол./Душу открывать в стол.../Будем сочинять в стол.../И слышать из стола стон..."
Роберт Иванович Рождественский был в высшей степени достойным русским человеком и удивительным поэтом, строки которого хочется перечитывать и сегодня, почти через четверть века после его ухода. Наверное, он был прав - у настоящих поэтов есть только год рождения, года смерти у них нет.