"Неодиночество", которое художник выносит в название, не столько изящное обыгрывание название романа Маркеса, сколько обозначение пространства - художественного, исторического, персонального, в конце концов, в котором органично живут-растут герои Леонида Тишкова. Не-одиночество - это отнюдь не переживание коллективного пароксизма восторга, обожания или, напротив, негодования, обличения и клеймения врагов. Строго говоря, это не синоним коллективизма. Речь явно не о том единстве парада, когда, говоря стихом Юлия Кима, "сегодня мы - как никогда, а завтра - гораздо еще…". При этом "неодиночество" - это и не та трудно маркируемая территория между закрытым приватным миром, где "мой дом - моя крепость" (какие уж крепости в эпоху Wikileaks!), и открытым всем ветрам публичным пространством. Последнее, кстати, нынче все чаще ощущается как опасное, угрожающее. И тем более, речь не о уютном мире privacy, где все свои, и свои - все тщательно отобранные. По статусу, доходу или идеологическим предпочтениям…
"Неодиночество", о котором речь у Тишкова, возможно, гораздо ближе к одиночеству, чем к коллективному единству. В том мире художника, где живет длинный-предлинный Вязанник, связанный мамой художника из "махориков" - разрезанной на ленточки обветшавшей одежды, где хранит свою тайну "чемодан отца" - распахиваешь его, а там - спокойное сияние света, где на балконе многоэтажки останавливается "Частная Луна", где обитают таинственные даблоиды и где из тонких макаронин выстраивается солнечный мир поэтической утопии Хлебникова, - человек не бывает совсем-совсем один. Просто потому что вокруг - живой мир. Он живой, потому что связан с природой и еще - корневой системой детства с домашней мифологией деревенской или полусельской-полугородской жизни, столь поэтично оживающей и в рассказах Тургенева, и в сказах Бажова, да хоть в словаре Даля. И еще он связан с пространством дома, стены которого слышали голоса живших тут бабушек и дедушек. Не случайно, выставка в Нижегородском Арсенале ГЦСИ (теперь РОСИЗО), за которую Тишков получил премию "Инновация", называлась "Взгляни на дом свой". Эта выставка-спектакль, оживавшая во время экскурсий и участия зрителей в представлении, тоже была опытом "неодиночества". Но уже - в совместном переживании встречи-погружения в мир художника.
Если в предыдущих проектах Тишкова этот "голос неодинокого человека" принадлежал герою из хора, тесно связанному с архаикой, мифологией, народной поэзией, то в новом проекте художник извлекает знакомую мелодию из самой гущи нового коллективного мира и новых медиа - прежде всего фотографии. Собственно, здесь, в новом проекте, "неодиночество" человека, мерцающее между огненным отчаянием оставленности и холодным растворением в безличной массе толпы, испытывается самым, казалось бы, казенным жанром - коллективной фотографией. Групповые снимки прочно вошли в моду на исходе XIX века и стали приметой обычной фотографической практики следующего столетия.
Пожалуй, многие, кому предложили бы поработать с архивом групповых снимков 1910-1960-х годов, хранящихся в Музее Москвы, скорее всего, соблазнились бы идеей представить наглядно азы создания коллективной идентичности с помощью фото. Эта идея очень заманчива. Вот солдаты и офицеры Преображенского полка сфотографированы под лозунгом, провозглашающим власть рабочих советов. Солидные господа, скорее всего, преподаватели гимназии, позируют на фоне транспаранта "Да здравствует бесплатное народное образование!". Несколько загадочным кажется снимок, где рабочие сняты рядом с плакатом, призывающим пролетариев Москвы сплотить ряды вокруг боевого красного знамени для скорейшего осуществления "6 июля" во всем мире. Оказывается, 6 июля 1924 года делегация французской компартии на V конгрессе Коммунистического Интернационала вручила московским членам РКП(б) знамя одного из батальонов Парижской коммуны. Передавая знамя, развевавшееся над баррикадами в Париже в 1871 году, французы сказали: "Да здравствует русская революция, отомстившая за Коммуну!". Дата 6 июля, таким образом, было символом единства рабочего движения в мире.
Но Леонида Тишкова на этих архивных групповых интересует скорее не коллектив, а отдельный человек. Именно поэтому он увеличивает фотографии и развешивает их… рядами, друг за другом, так что зритель каждый раз оказывается лицом к лицу с этими людьми, которые жили, любили, мечтали о лучшем будущем меньше века назад. Фотографии, висящие друг за другом, похожи на легчайшие тонкие слои времени. Путешествие между ними - движение по лабиринту прошлого.
Это путешествие оказывается предельно лирическим еще и потому, что Тишков соединяет фотографии из архива Музея Москвы и снимки из семейного архива 1920-1960-х годов, которые он передает в дар музею. Таким образом, встреча коллективной памяти о прошлом и личной, семейной истории становится центральным сюжетом выставки. Собственно, этот сюжет был одним из центральных в минувшем веке.
Тут надо заметить, что современное искусство, как правило, работало с проблемой навязанной коллективной идентичности. Отчасти, это тема, тесно связанная с "прозрачностью" коммунальной жизни становилась центральной для художников московской концептуальной школы, будь то Илья Кабаков или Виктор Пивоваров (его проект "След улитки", представленный в Москве в 2016, был отмечен премией "Инновация").
Леонид Тишков на выставке также использует арсенал концептуалистов. Неоновая строка "До свидания друг мой…" на стене выставочного зала напоминает не только о прощальном стихотворении Есенина, но и работах Брюса Наумана и Лучио Фонтана. Но поскольку сегодня коллективная идентичность скорее проблема, нежели данность, то у Тишкова центральным становится мотив прощания с тем хрупким, отчасти иллюзорным миром единства, в котором советский коллективизм причудливо смешивался с патриархальностью общины. Проект "Сто лет неодиночества" - это прощальный привет в эпоху селфи утопии прошлого века, рожденной мечтами о всеобщем братстве, любви и дружбе.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"