Кажется, что нам рассказывают всего лишь комическую "историю одного закулисья": череду сложностей и конфликтов, с которыми сталкивается некий театр при постановке современной пьесы. Узнаваемы и маски: нервический крошка-Режиссер, что постоянно всех обижает, унижает и раздражает (Наталья Парашкина, актриса театра-фестиваля "Балтийский дом"), надменная и злобная Стерва-прима (Марина Махаева), Драматургесса, живущая скорее в мире своих фантазий, чем в реальности (Юлия Сергеева), приглашенная "Звезда" (Александр Гусаров), стареющая толстуха-актриса, которой постоянно все помыкают (блистательная Ольга Елисеева)...
Очень скоро понимаешь: эта клоунада - про каждого из нас. Да, рабочая жизнь любого трудового коллектива наполнена обидами и надеждами, любовными интрижками и "подсиживанием", но также - стремлением человеческого духа к самореализации.
Великолепны в этом смысле сцены, где замученная придирками Режиссера Драматургесса переписывает и переписывает свою пьесу, превращая описываемую лодку то в пирогу с индейцами, то в пиратский корабль, а то и вовсе в причудливое плавсредство, наполненное всадниками-мушкетерами: Боярский, распевающий "Пора-пора-порадуемся" - беспроигрышная приманка для зрителя. Игры со знакомыми культурными образами идет в этом спектакле по всем фронтам: мхатовская чайка на задернутом занавесе опрокинется и заверещит, когда он раскроется, а пыльный портрет Чехова наискось, словно наспех, воткнутый среди рогов вешалки, упадет в самый неподходящий момент.
В принимающей картинные позы Стерве-приме зрители узнают "Любительницу абсента"; в падающих Режиссеру на голову театральных софитах - "Золотой софит", главную театральную награду Петербурга.
Эпизоды, лирические или комедийные, рассказывают нам о судьбе и характере каждого из персонажей, волею случая собранных в одной лодке. Огромную роль в успехе спектакля сыграла и работа художника - Бориса Петрушанского. Реквизит спектакля - будь то гигантский крокодил, что преследует лодку, костюмы персонажей, фрагменты петербургских крыш и разбитого окна, из которого в минуты отчаяния попытаются выброситься герои (какая же питерская клоунада без обэриутов?), - по-настоящему завораживающее зрелище. Впрочем, спектакль этот вполне можно прочитать и как архетипическую историю про ковчег, куда удачно собрали каждой твари по паре, но так и не сумели выбрать верный маршрут.
Однако эпизод в финале, когда разобиженный своими соратниками и всеми было покинутый Режиссер вдруг одним усилием мысли начинает двигать моря и скалы - и потешает, и умиляет, и вдохновляет. Хеппи-энд вырастает из этой сцены естественным образом: для лодки, в которой мы плывем, нет иного причала, кроме нас самих.