Постоянная экспозиция "Музея Людвига в Русском музее", которую обычно можно увидеть в Петербурге в Мраморном дворце, - единственная в России, довольно полно представляющая основные течения современного искусства второй половины ХХ века. Петер Людвиг был одним из первых европейских собирателей, которые оценили американский поп-арт; он знал и любил немецких неоэкспрессионистов.
Неудивительно, что работы ключевых художников этих направлений оказались в коллекции Музея Людвига в Русском музее. Кроме Джефа Кунса, Энди Уорхола, Джаспера Джонса, Роберта Раушенберга и Класа Олденбурга в Москву привезли, например, зеркальных дел мастера Микеланджело Пистолетто (пространство зазеркалья у него отделяется изображением кирпичной кладки, подчеркивающей заодно грань меж реальностью и...картиной). А рядом - ранняя, 1949 года, небольшая скульптура Бойса "Женщина-зверь", созданная из искореженных листов металла. Она заставляет вспомнить "Метаморфозы" Овидия - среди руин послевоенной Европы. Здесь Бойс еще не нашел своих любимых материалов - войлока и сала, но хрупкий образ женщины, похожей то ли на деревце, то ли на фавна, волнует надеждой на силу природной жизни.
Второй этаж выставки целиком отдан работам отечественных художников. Цикл портретов друзей, созданный Игорем Макаревичем, представляет каждого в стилистике их собственных работ. Иван Чуйков, который любит сталкивать образ картины как окна в мир и плоскость реального окна, написан поверх оконного переплета. Лицо человека тут и "закрытое окно", и метафора внутреннего пространства. Эрик Булатов играет в своих работах с фоном и фигурой. На портрете его фигура, вырезанная из плоскости "картины", помещена в условную конструкцию стенда.
Портрет Ильи Кабакова и вовсе написан внутри стенок шкафа, на дверце которого - старенькая карта, а на внутренний нижней панели - аккуратный текст, комментирующий идею "вшкафусидящего" Кабакова.
Эта часть выставки получилась удивительно цельной и вдохновенной: русская классика и авангард, советская повседневность и тоталитарный миф, концептуальное искусство и фольклор тут комментируют друг друга. Оммаж гоголевскому "Носу" Йорга Иммендорфа, собравшему памятник главному герою повести из ушей и глаз (носа-то нет!), сделан в той избыточно-щедрой барочной стилистике, перерастающей в гротеск, что оценил бы и сам Гоголь. И находит братский фольклорный отклик в скульптуре Леонида Сокова. В палимпсесте "Квадрат Малевича" Дмитрия Александровича Пригова, написанном поверх листов "Правды", слово художника одерживает победу над дробью печатного слова. Так же, как полотно Михаила Рогинского "Рыбный отдел" (2000) остается не памятником повседневности эпохи дефицита, а искусством, бросающим нежный отсвет итальянской фрески на будничную очередь в продмаге.