Маршал говорит тихо, с удовольствием слушает московские новости. Я знаю: врачи запрещают ему даже короткие поездки в столицу - самочувствие неважное. О приезде на подмосковную дачу Василевского я договорился с ним напрямую. Мы обсуждали ЧП, которое произошло в те дни. Но я бы не смог ограничиться даже громкой темой - предо мной был Человек эпохи. К тому времени все крупные военачальники страны уже выпустили свои мемуары. А Василевский - нет. Хотя их ждали. Люди хотели узнать о его личном видении всемирной битвы и, конечно, о взаимоотношениях с Верховным. За все время нашего разговора Александр Михайлович лишь два или три раза употребил высокие слова. И я, человек сравнительно молодой, впервые почувствовал их глубинную суть. Каждое из них было оплачено его собственной жизнью величайшего воина, перенесшего кровавое испытание. В конце встречи я все же спросил: "Почему вы так долго не пишете мемуары? Их ждет страна".
Он подошел к небольшому столику. На столике высилась стопка новеньких книг. Взял верхнюю, сказал: "Привезли вчера вечером. Здесь - дело всей моей жизни". Сел за стол, поправил очки. Каллиграфическим, "генштабовским" почерком, вывел на титульной странице черной тушью трогательную дарственную надпись: "Это, - сказал он, - авторский экземпляр. Вы - первый, кому я книгу дарю". Я взял тяжелую, как снаряд, книгу, сказал: "Спасибо, Александр Михайлович, за все". Сказал просто, как говорил Василевский.
...Простился с супругой и внучкой Александра Михайловича. Сказал маршалу: "До свиданья". А через несколько недель уже со всей страной - "Прощайте, воин".