Для поездки в погранзону требовалось получить билет - что-то вроде спецпропуска: "Предъявитель сего, состоящий в ведомстве Министерства Иностранных Дел Титулярный Советник Александр Пушкин, имеет от начальства позволение отправиться на два дня в Кронштадт, во удостоверение чего и дан ему сей билет с 1-го Отделения Департамента хозяйственных и счетных дел с приложением печати".
Первый раз Пушкин отправился в Кронштадт 25 мая 1828 года в компании с Олениными, князем Вяземским, дипломатами Александром Грибоедовым и Николаем Киселёвым. Провожали советника английской миссии Джона Кэмпбелла и его жену очаровательную Грейс Элизабет.
Вяземский вспоминал, что Александр Сергеевич всю дорогу был грустен. Петр Андреевич счел это следствием любовной хандры. Он видел, как холодна сделалась Анна Оленина к Пушкину. Анна же ловила каждое слово 25-летнего красавца Николая Киселёва.
Но не только девичье легкомыслие печалило Пушкина. В ту пору особая комиссия вела следствие в поисках авторов запрещенных цензурой стихов и извлекла на свет "Гаврилиаду". Пушкина вызывали на допросы. Было от чего впасть в уныние. В своей рабочей тетради поэт писал весной 1828 года: "Читаю жизнь мою и содрогаюсь... Слышу жужжанье клеветы, лукавый смех, надменный ропот..."
Утром 26 мая пироскаф (а именно так чаще называли тогда пароход) подошел к Кронштадту. К обеду компания перебралась на большой корабль, где открыли шампанское и поздравили Пушкина с днем рождения. Простившись с английской четой, приятели собрались вернуться в Петербург. Тут резко испортилась погода.
На обратном пути Пушкин был хмур и ни с кем не общался. Кроме досады на Анну Оленину и тяжких нравственных терзаний по поводу "Гаврилиады" была еще одна печаль, которая настигала его всякий раз, когда он соглашался проводить до Кронштадта своих знакомых. Они уезжали в дальние страны, а он оставался, потому что был невыездным. За сто лет до того, как в России всё население оказалось за железным занавесом, этот занавес опустился для гения.
И все-таки Пушкина не оставляла мечта о путешествии. Неважно куда - в Европу, Америку или Африку. Важно плыть, плыть, плыть. Видеть другое небо и другие земли. Открывать для себя не только человека, а весь Божий мир.
В мае 1830 года Пушкин берется за прозу, которая не будет окончена, так и останется в рабочей тетради. Герой собирается сделать девушке предложение, но не решается, мучительно раздумывая о том, что же предпринять, если она откажет.
"Если мне откажут, думал я, поеду в чужие края, - и уже воображал себя на пироскафе. Около меня суетятся, прощаются, носят чемоданы, смотрят на часы. Пироскаф тронулся - морской, свежий воздух веет мне в лицо; я долго смотрю на убегающий берег - My native land, adieu. Подле меня молодую женщину начинает тошнить - это придает ее бледному лицу выражение томной нежности. Она просит у меня воды - слава Богу, до Кронштадта есть для меня занятие..."
Пироскаф стал для Пушкина сокровенным образом личной свободы, и он пользуется каждой возможностью ступить на его борт, оставить гранитные невские берега.
18 мая 1833 года Пушкин встретил на улице Сергея Дмитриевича Киселева, своего старого приятеля. Тот рассказал Пушкину, что на днях отправляется в Европу, и пригласил проводить его до Кронштадта. Пушкин соглашается. Утром 26 мая, в канун своего 34-го дня рождения, поэт получает билет для поездки.
Пироскаф "Наследник" медленно идет к Кронштадту белой ночью. Разлитый повсюду свет придает особую прелесть девичьим лицам. Среди пассажиров оказались 18-летняя фрейлина Надежда Соллогуб с теткой, 19-летняя Анна Абамелек с родителями. И той, и другой Пушкин посвятил стихи, но вовсе не любовные, а скорее отеческие...
В завершение скажу, что и на следующий, 1834 год Пушкин встретил свой день рождения на пироскафе. Вот так, сам собой, в жизни Александра Сергеевича образовался обычай - встречать свой день рождения на пароходе, вдали от "свинского Петербурга".
Не так давно была опубликована одинокая строчка из рабочей тетради 1835 года, которая ранее не была замечена исследователями и потому не публиковалась: "Плывет корабль как лебедь громовержец..."
Быть может, это самый точный образ парохода из всего, что написано о нем в русской поэзии.