22.06.2018 23:31
Культура

"Но кони - всё скачут и скачут. А избы - горят и горят..."

Памяти Наума Коржавина
Текст:  Дмитрий Шеваров
Российская газета - Федеральный выпуск: №135 (7598)
22 июня отошел к Господу поэт великой искренности и отчаянного бесстрашия - Наум Коржавин. Он ушел к своим ровесникам, одноклассникам, друзьям, многие из которых погибли на войне. Фигурой он был Санчо Панса, душою - Дон Кихот.
Читать на сайте RG.RU

После "Вариаций из Некрасова" о нем кто-то сказал: наш еврейский Некрасов. Он же говорил о себе без натянутой красивости и был совершенно чужд любой местечковости:

Я просто русским был поэтом

В года, доставшиеся мне...

Возвращаясь к письмам и стихам Елены Благининой

В антологии русской поэзии ХХ века его стихи занимают, очевидно, не так уж и много страниц, но влияние пылкой и благородной личности Коржавина испытали несколько поколений поэтов - от тех, кто начинал вместе с ним еще до войны, до наших современников. Это именно влияние личности, а не поэтики. Пример того, как можно жить, думать, говорить с оглядкой только на совесть. В 1945-ом его студенчество прервал арест - 20 декабря 1947 года Наума арестовали прямо в общежитии, где он жил в одной комнате с Расулом Гамзатовым и Владимиром Тендряковым. Расул только успел спросить сквозь сон: "Эмка, ты куда?".

Следователи сочли его "социально опасным" юродивым, отправили в институт Сербского, а через несколько месяцев постановлением Особого совещания при МГБ поэта приговорили к ссылке, что по тем временам было самым мягким приговором из всех возможных. Три года поэт провел в селе Чумаково Новосибирской области, а потом еще три года в Караганде. В 1961 году. 

А потом была огромная жизнь. Наум Коржавин после короткой оттепели и долгих мытарств в 1973 году эмигрировал в США. Последние годы жил в городке Чапел Хилл (штат Северная Каролина).

Цензура, политика, толерантность - всё это не существовало для него. Если многие поэты-шестидесятники всегда остро и болезненно чувствовали, где находится предел дозволенного, то Наум Коржавин, кажется, никогда об этом пределе и не задумывался. Ни в сталинское время, ни тем более потом. И никогда не ставил себе в заслугу свою гражданскую смелость. И не чувствовал себя пророком.

Дмитрий Шеваров рассказывает о воспоминаниях Градиславы Смирновой

Ровно полвека назад, в 1968 году, Коржавин написал:

Мы испытали все на свете.

Но есть у нас теперь квартиры

- Как в светлый сон, мы входим в них.

А в Праге, в танках, наши дети...

Но нам плевать на ужас мира -

Пьем в "Гастрономах" на троих...

От "РГ"

В октябре прошлого года, поздравляя Наума Моисеевича с девяносто вторым днем рождения, мы рассказали об истории появления его новой книги, которой суждено было стать последней (Наум Коржавин. Начальник творчества. Поэмы и стихотворения. Екатеринбург, 2017).

Эту книгу, вышедшую дружеским тиражом в триста экземпляров, можно назвать воплощением читательской преданности любимому поэту. Тетрадь со стихами, переписанными шестьдесят (!) лет назад, обрела вечность - стала книгой. Вот что в предисловии к ней пишет Наталия Толочко: "Такие стихи, верю я, помогают людям.., оживляют в обществе стремление к справедливости. Просто необходимо, чтобы и в самые трудные времена люди умели быть честными, искренними и сострадательными, - а времена всегда трудные..."

Наум Коржавин о себе:

Лет в 12-13 я вместе с приятелем раз в неделю ходил в литкружок при газете "Юный пионер" (жили мы с родителями в Киеве). Почему-то я никогда не сомневался, что я поэт. И лет в 15 у меня уже были стихи как будто бы настоящие. В конце войны поступил в Литинститут. И сразу после войны, в свою сталинистскую пору, иногда дни и ночи проводил в газете "Московский большевик", читал им свои стихи. Относились ко мне там хорошо, однажды заведующий Отделом печати горкома партии объявил мне (он помещался в редакции): "Вам надо устроить вечер с публикацией в газете. Но не нужно никаких манделей (Мандель - моя настоящая фамилия), вы русский поэт, придумайте псевдоним". Причем через час. Я был интернационалистом, Россию любил, но… Легко сказать - возьми псевдоним. Где его за час возьмешь? Фамилий-то много. И в коридоре встретил своего приятеля Елизара Мальцева - сибиряка, будущего лауреата Сталинской премии. Рассказал ему, а он и говорит: "Хочешь, подарю тебе настоящую, кряжистую сибирскую фамилию - Коржавин?" Мне понравилось (действительно, кряжисто звучит), и с той поры я публикуюсь под этой фамилией и, можно сказать, живу с ней.

Дмитрий Шеваров о поэзии Валерия Дударева

Из стихов Наума Коржавина

Я не был никогда аскетом

И не мечтал сгореть в огне.

Я просто русским был поэтом

В года, доставшиеся мне...

Зависть

Можем строчки нанизывать

Посложнее, попроще,

Но никто нас не вызовет

На Сенатскую площадь.

И какие бы взгляды вы

Ни старались выплескивать,

Генерал Милорадович

Не узнает Каховского.

Пусть по мелочи биты вы

Чаще самого частого,

Но не будут выпытывать

Имена соучастников.

Мы не будем увенчаны...

И в кибитках, снегами,

Настоящие женщины

Не поедут за нами.

1944

***

Гуляли, целовались, жили-были...

А между тем, гнусавя и рыча,

Шли в ночь закрытые автомобили

И дворников будили по ночам.

Давил на кнопку, не стесняясь, палец,

И вдруг по нервам прыгала волна...

Звонок урчал... И дети просыпались,

И вскрикивали женщины со сна.

А город спал. И наплевать влюбленным

На яркий свет автомобильных фар,

Пока цветут акации и клены,

Роняя аромат на тротуар.

Я о себе рассказывать не стану -

У всех поэтов ведь судьба одна...

Меня везде считали хулиганом,

Хоть я за жизнь не выбил ни окна...

А южный ветер навевает смелость.

Я шел, бродил и не писал дневник,

А в голове крутилось и вертелось

От множества революционных книг.

И я готов был встать за это грудью,

И я поверить не умел никак,

Когда насквозь неискренние люди

Нам говорили речи о врагах...

Романтика, растоптанная ими,

Знамена запылённые - кругом...

И я бродил в акациях, как в дыме.

И мне тогда хотелось быть врагом.

30 декабря 1944

Усталость

Жить и как все, и как не все

Мне надоело нынче очень.

Есть только мокрое шоссе,

Ведущее куда-то в осень.

Не жизнь, не бой, не страсть, не дрожь,

А воздух, полный бескорыстья,

Где встречный ветер, мелкий дождь

И влажные от капель листья.

1946

Дмитрий Шеваров о стихотворениях поэта Андрея Алексеева

***

От дурачеств, от ума ли

Жили мы с тобой, смеясь,

И любовью не назвали

Кратковременную связь,

Приписав блаженство это

В трудный год после войны

Морю солнечного света И влиянию весны...

Что ж! Любовь смутна, как осень,

Высока, как небеса…

Ну, а мне хотелось очень

Жить так просто и писать.

Но не с тем, чтоб сдвинуть горы,

Не вгрызаясь глубоко, -

А как Пушкин про Ижоры -

Безмятежно легко.

1947

***

Сочась сквозь тучи, льется дождь осенний.

Мне надо встать, чтобы дожить свой век,

И рвать туман тяжелых настроений

И прорываться к чистой синеве.

Я жить хочу. Движенья и отваги.

Смой, частый дождь, весь сор с души моей,

Пусть, как дорога, стелется бумага,-

Далекий путь к сердцам моих друзей.

Жить! Слышать рельсов, радостные стоны,

Стоять в проходе час, не проходя...

Молчать и думать... И в окне вагона

Пить привкус гари в капельках дождя.

1950

***

В наши трудные времена

Человеку нужна жена,

Нерушимый уютный дом,

Чтоб от грязи укрыться нем.

Прочный труд и зеленый сад

И детей доверчивый взгляд,

Вера робкая в их пути,

И душа чтоб в нее уйти.

В наши подлые времена

Человеку совесть нужна,

Мысли те, что в делах ни к чему,

Друг, чтоб их доверять ему.

Чтоб в неделю хоть час один

Быть свободным и молодым.

Солнце, воздух вода, еда -

Все, что нужно всем и всегда.

тогда уже может он

Дожидаться иных времен.

1956

***

Дни идут… а в глазах - пелена.

Рядом гибнет родная страна.

Мало сил… Всё тусклей боль и стыд.

Я кричу, а душа не кричит.

Я свой крик услыхать не могу,

Словно он - на другом берегу.

июль 1991 Нортфилд, Вермонт

***

Простите все, кого я не любил.

Я к вам несправедлив, наверно, был.

Мне было мало даже красоты

Без высоты и строгой простоты.

Мой суд был строг...

Но даже след сгорел

Высот, с которых я на вас смотрел.

К чему тот суд? Теперь, как вы, и я

Стою в конце земного бытия.

И вижу вас... Как я, кто вас судил, -

В свой страшный век доживших до седин.

Ему плевать, что думал кто о ком, -

Всех, как клопов, морил он кипятком.

И, как картошку, пёк в своей золе,

Но, как и я, вы жили на земле.

И извивались каждый день и час.

Я ж красоту любил - судил я вас...

А если б не судил - то кем бы был?..

*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"

Фоторепортаж: Скончался поэт Наум Коржавин‍
Литература Утраты