Подающий надежды молодой литератор, питомец Державина, был к тому времени автором нескольких переводов и любовной повести "Евгения, или Нынешнее воспитание". Его вкус и эрудицию ценили Батюшков и Вяземский.
Труды Николая Остолопова над словарем поэзии прервал Наполеон. В Вологду хлынула волна беженцев. Началась мобилизация ополчения.
В конце августа 1812 года Остолопов получил предписание явиться в Петербург, и по пути с ним произошло происшествие, никем до сих пор не разгаданное. На лесной дороге, в нескольких верстах от Череповца, карету прокурора остановили неизвестные.
Трудно предположить, что в вологодской глухомани в столь грозную для Отечества пору мог объявиться "карбонарий" на манер Дубровского или Робин Гуда.
Обычные грабители? Но тогда почему они ограничились лишь одним нападением и более ничем не прославились?
Французы? Но как их отряд мог оказаться в нашем глубоком тылу?
И еще: почему подробности расследования происшествия оказались засекречены? Известно лишь, что 26 августа, в самый день Бородинского сражения, Николай Остолопов вступил в схватку с некими разбойниками, получив при этом касательное ранение в голову картечью.
Вряд ли Николай Федорович, отец большого семейства (пять сыновей и две дочери), рисковал бы жизнью, отстаивая свое скромное дорожное имущество. Его товарищ, петербургский литератор Александр Измайлов, свидетельствовал: "Остолопов ранен был опасно разбойниками, которые ограбили его почти на семь тысяч рублей. Удивительно, как он остался жив, ибо по одному направлению попадали ему в висок две картечи..."
Откуда взялись эти баснословные семь тысяч? Прекрасная кирасирская лошадь стоила 170 рублей, а за семь тысяч можно было приобрести небольшой дом в Петербурге, не говоря уже о Вологде. И с чего бы это государственный чиновник стал везти личные накопления в столицу, которая в любой момент могла оказаться в неприятельской осаде? Да и не было у Остолопова никаких накоплений (за ним числилось всего 30 крепостных).
Тогда, возможно, это были казенные деньги? Пожертвования от вологодских чиновников и купцов на ополчение? Ведь как раз тогда был объявлен сбор пожертвований по всем губерниям.
Но, может, денег и вовсе не было, а были важные бумаги, вверенные Остолопову губернатором? В них могла идти речь, к примеру, о людских и продовольственных резервах, которыми располагала обширная губерния.
Понятно, что о захваченных секретных документах рассказывать никому не следовало. Быть может, тогда и возникла версия для публики об украденных семи тысячах.
В мирное время дерзкое нападение на чиновника такого уровня вызвало бы немедленные действия со стороны полиции и многочисленные толки. Но в разгар войны случившееся выглядело незначительным эпизодом. Думается, и сам Остолопов не любил вспоминать свое "Бородино", ведь если грабители действительно забрали у него документы или казенные деньги, то он не мог не обвинять себя в произошедшем.
Как порядочный человек Николай Федорович подал рапорт об отставке. Следствие, очевидно, не нашло в происшедшем вины Остолопова, и весной 1813 года его перевели в министерство финансов, в департамент разных податей и сборов, а через год он стал вологодским вице-губернатором. В 1819 году Остолопов навсегда покинул Вологду.
В Петербурге он служил в ведомстве путей сообщения, а в 1825 году занял должность директора Императорских театров.
В 1829 году Остолопова вдруг назначают управляющим астраханской конторой Коммерческого банка, и это назначение было похоже на ссылку. Николай Федорович оказался разлучен с родным ему литературным и театральным кругом. Публика быстро забыла о нем.
Последний прижизненный печатный отзыв о Николае Федоровиче был откровенно хамским: "В России есть некто, плохой стихотворец, Николай (по батюшке не знаем, как) Остолопов..." ("Московский телеграф", 1829). Кому-то хотелось ударить почтенного литератора побольнее, отсюда и притворное "по батюшке не знаем, как".
Отчество Остолопова легко было уточнить по его же книгам или по петербургскому адрес-календарю, несомненно стоявшему на полке в редакции. Кроме того, имена-отчества и даже адреса авторов книг печатались тогда в библиографических разделах журналов. Так, при выходе в свет "Словаря древней и новой поэзии" сообщалось, что "подписка на сей словарь принимается в С.-Петербурге у самого сочинителя, коллежского советника Николая Федоровича Остолопова, живущего на Садовой улице..."
Остолопов скончался в Астрахани в 1833 году, не дожив нескольких месяцев до 50 лет.
Я уже хотел написать о том, как несправедливо забыт сегодня мой герой, но вот получаю бандероль из Тюмени с книгой, один из героев которой... Николай Остолопов. Огромный (в 800 страниц!) труд* посвящен литераторам, которым судьба доверила не только перо, но и государственные финансы. Такое вряд ли мог представить себе Николай Федорович: через 200 лет вдруг вспомнят не его стихи, а его честную (но столь тягостную для поэта!) службу чиновника-финансиста.
Впрочем, это ведь он написал:
В сем мире все превратно, тленно
И все к ничтожеству идет;
Лишь имя добрых незабвенно:
Оно из века в век пройдет!
*Александр Вычугжанин, Дмитрий Мизгулин. Деньги, банки, перо. Тюмень, "Титул", 2015.
Пишите Дмитрию Шеварову: dmitri.shevarov@yandex.ru