Главный режиссер Александринки бросил вызов романтической интерпретации одной из самых любимых в России европейских пьес. История поэта, бесстрашно вступающего в битву с цензурой и властью за право свободно и вдохновенно творить, не считаясь с условностями и пристрастиями толпы, умеющего любить до полного самоотречения, лишилась на петербургской сцене своего романтического камзола, да и самих стихов, больше всего знакомых по переводу Щепкиной-Куперник. Сирано как и все остальные говорит здесь прозой, используя новый подстрочник пьесы, сделанный Марией Зориной по заказу театра.
На роль Сирано приглашен однокурсник и постоянный соавтор Рощина, актер и музыкант Иван Волков. Игравший в его ранних спектаклях "Пчеловоды", "Король-олень", "Филоктет" и многих других, он вновь вернулся в театр для этой роли.
Игра со зрительным залом и актуальными контекстом стала главным законом этого рафинированного спектакля, одновременно полемического и укорененного в театральной традиции. Напомним, пьеса Эдмона Ростана о поэте, философе и бретере XVII века, написанная в конце XIX века, начинается сценой в театре. У Рощина Сирано изгоняет со сцены не только толстого амура Монфлери (Степан Балакшин), пародийно слетающего из-под театральных небес на грешные подмостки, но и самого автора пьесы "Клариза", которую высмеивает Ростан, - лощеного хлыща в кардинальском обличии. Играющий его Дмитрий Белов произносит перед началом своей пьесы духоподъемную речь, пародируя стилистику государственных и церковных чинов.
Все они, включая явившегося из глубины зала Сирано - часть нашего "общества спектакля".
Собственно, Сирано, изгоняющий их со сцены, еще должен доказать, чем он отличается от других. Этому и посвящен весь спектакль.
Одетый - как и все - в современный элегантный серый костюм он исподволь проявляет свое скрытое до поры меланхолическое отчаянье. Огромный, с мощно вылепленным лицом, точно созданным, чтобы стать маской, этот Сирано-Волков избегает пафоса. Любовную лирику он прячет от глаз, и пока его товарищи сидят в театральных креслах в ожидании его собственного любовного "спектакля", он исчезает за занавесом, чтобы поговорить с Роксаной (Оксана Обухович).
Знаменитая сцена, когда Сирано суфлирует слова любовного признания Кристиану (Виктор Шуралев), сыграна в исповедальне, разделенной перегородкой. Почти косноязычный вначале, Сирано и потом говорит сдержанно. Только что изгнавший со сцены поставщиков пошлых и громких фраз, выдержавший страшный, натуралистический бой с сотней вооруженных до зубов омоновцев (для этой сцены был снят специальный фильм), этот Сирано не смеет себе позволить даже намека на высокий, поэтический стиль.
Истекая кровью, лишившись в бою своего знаменитого носа, он, возможно, больше не может ни за что бороться. Жизнь истрачена на битву с "обществом спектакля", бесконечно ждущим от него все новых и новых зрелищ.
Битва с цензурой, с самодовольной публикой, требующей развлечений, столь неравна, что порой лучше спрятаться на войне. Но театр, которым оказывается война, возможно, не менее пошлый, хотя и более изощренный, чем какой-то там спектакль о пастушке Кларизе и ее возлюбленном, которых перемалывает в фарш огромная мясорубка, пока они поют о любви к родине (это происходит в коротком и пародийном втором акте рощинского "Сирано").
На "войне" актеры церемониально и бесконечно долго переодеваются в изысканные военные панталоны и камзолы XVII века - уж вот где торжествует костюмный стиль старинного спектакля! - чтобы в одно мгновение от залпа свалиться в аккуратно приготовленные гробы.
Второй акт становится апофеозом меланхолии и бессмысленности жертвы Сирано. Вернувшись с войны, где погиб его друг и соперник Кристиан, сам смертельно раненный, он приходит проститься с Роксаной и раскрыть, наконец, свою тайну. Но с кем он говорит? Сама Роксана впечатана в монашеское платье-монумент. А Сирано… Сирано предпочитает говорить по-французски. Все то подлинное, что он мог бы и хотел сказать, было выдавлено бесконечным спектаклем Монфлери, так и не изгнанного со сцены. Второй акт превращается в страшноватую пародию на некое "развлекалово", заполняющее все пространство нашего общественного "спектакля". Им-то, собственно, и заканчивается этот "Сирано", лишая своего главного героя всякой надежды на героический жест хотя бы после смерти.
На поклон он и Роксана выходят точно из-за угла, уступив все торжество финала исполнителям чудовищной вампуки.