Обратившись к одной из самых популярных в мире опер Пуччини, "Новая Опера" хотела пригласить Арно Бернара - французского режиссера, виртуозно умеющего ставить вполне традиционные спектакли, при этом без архивного "нафталина". Но у месье Бернара есть одна лукавая творческая привычка: например, переодев главную героиню из красного в зеленое платье, а главному герою вложив в руки вместо чемодана зонтик, выдать уже переживший пару лет назад спектакль за премьеру. Из-за чего потом между театрами в разных частях света частенько возникают конфликты из-за авторских прав. Оказавшись на пороге подобной истории, "Новая Опера" отозвала свое приглашение французскому гостю.
Денис Азаров сделал "антипуччиниевский" спектакль, заслонив фирменную композиторскую чувственность жестким социально-политическим концептом с элементами поп-арта: занавес к антракту - огромное полотнище звездно-полосатого американского флага, а к серой стене бункера, где разворачивается действие оперы, прислонены три громадных красных буквы с неоновыми огнями, сложенные в слово JOY ("радость"). На интермеццо между вторым и третьим актом режиссер показывает видеохронику конца Второй мировой войны, намекая, что действие оперы происходит в Нагасаки после ядерной бомбардировки.
На этом фоне история краткой трагической любви 15-летней гейши Чио-Чио-сан и заезжего американского военного моряка Пинкертона выглядит частностью, а данный антураж - избыточно "стёбным". Особенно когда в момент предчувствия фатальной развязки на сцене принц Ямадори появляется в сопровождении пьяных морячков и проституток, а Пинкертона "эскортирует" жена в красном латексном брючном костюме в стиле "садо-мазо".
Первый акт произвел сильное и цельное впечатление. В муарово-серой атмосфере доминировала Чио-Чио-сан в красивом свадебном наряде, стилизованном под кимоно. И казалось, простыми минималистскими средствами постановщики поведают о том большом, истинном человеческом чувстве, что является основой мирозданья. Но нет. Платье невесты быстро превратилось в растянутый спортивный костюм, а все любовные дуэты исполнялись не только без какого-либо намека на телесный контакт, но даже без случайного взгляда друг на друга. Казалось, что эта любовная история трактуется как плод больного воображения девушки, от горя лишившейся рассудка.
Оркестр звучал на редкость для пуччиниевских опер бесстрастно, но резко, то и дело заглушая солистов, которые с огромными вокальными убытками на не всегда узнаваемом итальянском языке исполняли свои роли. Хотя нельзя не заметить, что и сопрано Светлана Касьян (Чио-Чио-сан), и тенор Хачатур Бадалян (Пинкертон) очень хорошо подходят для вверенных им образов - и по характеристике своих голосов, и по личностному наполнению. Но и они, очевидно, не могли найти взаимопонимание, поддержку в оркестре, а также понять и "присвоить" режиссерскую концепцию, которая, как и дирижер, не связывалась с настоящими чувствами.
Но в финале спектакля, как во всех канонических постановках этой оперы, на сцену выбежал ребенок и, крепко его обняв, его юная мама деловито отправилась в секретную комнату делать харакири. И публика захлебывалась фирменной пуччиниевской слезой вопреки желанию постановщиков.