Идея концерта, в осуществлении которой участвовал музей-заповедник П. И. Чайковского в Клину, неординарна не только фактом реконструкции афиши 125-летней давности, сколько тем, что практически все сочинения этой программы прозвучали в Большом зале консерватории в авторских редакциях, как это было в 1893 году. Нотный материал предоставили музей Чайковского в Клину (Танцы из оперы "Идоменей" Моцарта в редакции Чайковского) и научная библиотека Московской консерватории (Увертюра к опере "Кармозина" Лароша). Первый концерт для фортепиано с оркестром Чайковского прозвучал в редакции Чайковского 1879 года, которую один из немногих в мире исполняет Андрей Коробейников. А Владимир Федосеев с 90-х годов играет в авторской редакции Шестую симфонию. Именно этот исполнительский подход и придал мемориальному концерту не формальный, а актуальный формат.
Правда, одну вольность Владимир Федосеев себе позволил: сдвинул Шестую симфонию, с мировой премьеры которой начинался концерт в 1893 году, на финал, фактически обозначив ее как симфонию-реквием. Именно так она сегодня и воспринимается в свете тех событий, которые происходили 125 лет назад. Спустя несколько дней после исполнения Шестой симфонии Чайковский, оставшийся вопреки своим планам в Петербурге, заболел холерой и, по сути, на девятый день после премьеры Шестой он умер. По некоторым версиям он даже знал, что умрет в октябре: траурный мотив реквиема совсем неслучайно звучал у него в "Осенней песне" из "Времен года". И в исполнении Шестой у Федосеева этот контур "осеннего" мотива вдруг мелькнул, как призрак, в начале четвертой части Симфонии. Чайковский сам назвал эту часть "Смерть как результат разрушения", написав слова на листке, когда плыл по Атлантическому океану, сочиняя первые звуки Шестой. Океанским был начало и у Федосеева - гул, низкий рокот контрабасов - звук предвечности, из темных глубин которой рождаются человеческие жизни. Федосеев разворачивал симфонию эпически, медленно накатывая струнные волны и раскручивая звуковую махину на молниеносном крещендо к фанфарам и ударам литавр. Сокровенная интонация внезапно поглощалась вздымающимся "девятым валом" массивом оркестрового тутти, бездны сменялась оцепенелой тишиной: в каждом звуке у Федосеева проступал пульс трагедии, сквозь красоту - мрак смерти. Легкий, как "полет эльфов", шелест Скерцо менял свои очертания, оборачиваясь торжествующей бездушной махиной, с механическим ритмом, словно обламывающим "рисунок" живой музыкальной материи. В четвертой части слышны были контуры траурного шествия, тихие всплески "лакримозы", подъемы и обрушения, пока звук не угас на струне контрабаса.
Трагически прозвучал и Первый фортепианный концерт си-бемоль минор в исполнении Андрея Коробейникова: как Laсrimosa, а не виртуозно-мускулистый парадный концерт в зилотиевской редакции. И дело не только в начальных арпеджио вместо привычных ликующих каскадов аккордов, а в том, что Коробейников играет другой концепт: здесь нет демонстративной виртуозной мощи, более спокойные темпы и динамика, зато слышны и "осенние" мотивы, и скорбные разливы "лакримозы", траурные медные в оркестре и удары "судьбы" - фатума Чайковского, последним ударом которого стал стакан холодной воды. От этой воды Чайковский и заболел 20 октября холерой. А 25 октября (6 ноября) 1893 года он умер.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"