Преподавателей-русистов готовят ведущие университеты Чехии, а ежегодные конкурсы на знание русского языка, которые проходят при содействии Российского центра науки и культуры, становятся все более популярными. В последнем приняли участие более тысячи молодых людей.
Эксперты объясняют это не только традиционным интересом чехов к русской культуре, но и прагматическими соображениями: сегодня знание русского становится одним из обязательных условий для кандидатов на трудоустройство, ведь, несмотря на войну санкций, торгово-экономические связи между нашими странами крепнут.
На полках самого крупного книжного магазина Праги "Луксор" сегодня можно увидеть и множество книг на русском, и переводы нашей классики, среди которых больше всего произведений Ф.М. Достоевского.
Брежнев и "Москвич"
Переводчик-русист Милан Дворжак назначил мне свидание в одном из маленьких уютных кафе, неподалеку от Вацлавской площади. В условленное время внутрь вошел с иголочки одетый пожилой человек: темный костюм, белая сорочка, галстук. Постукивая тростью, он направился вглубь кафе, я же поспешил ему навстречу.
За те 40 с лишним лет, что Милан Дворжак занимается переводами русскоязычных авторов, он познакомил местных читателей и с классиками, и с современными столпами словесности. Он перекладывал на чешский Пушкина, Гоголя, Достоевского, Грибоедова. Пражские барды пели с его "голоса" Высоцкого, Галича, Окуджаву. Благодаря ему здешние книголюбы знают Венедикта Ерофеева, Улицкую и Алексиевич.
Нарушая свой же собственный, составленный заранее план беседы я сразу спросил, над чем пан Дворжак работает сейчас?
- Мне заказали перевод романа Валерия Брюсова "Огненный ангел".
- Но ведь, как я понимаю, это непростое сочинение - даже для искушенного российского читателя. Неужели в Чехии русская классика настолько пользуется спросом?
- Об этом лучше поинтересоваться у издателей. Но раз они тратят деньги, значит, надеются на продажи.
- Где вы так овладели русским языком?
- О, с этим как раз все очень просто. Отец в конце пятидесятых - начале шестидесятых годов работал в чехословацком посольстве в Москве, мы с братом ходили в школу N 136 на улице Красина. Я хорошо помню, как моя классная руководительница Надежда Степановна сказала после первого полугодия: "Ну, пока мы Милану оценки ставить не будем, пусть наляжет на русский, а вот через полгода спросим с него уже по всей строгости". В середине 70-х я окончил в Праге курсы переводчиков-синхронистов. Собственно, этим на хлеб и зарабатываю.
- Доводилось ли переводить речи сильных мира сего?
- Да, еще во времена позднего Брежнева приглашали на наше телевидение, чтобы за кадром быть в готовности для синхронного перевода слов вашего генерального секретаря. Тексты всех его выступлений заранее получало ТАСС, оттуда они по телетайпам перегонялись в наше агентство ЧТК, где переводились и поступали на ТВ. Брежнев не позволял себе никаких импровизаций, что делало наше "дежурство" чисто формальным.
Сбой произошел во время трансляции из Москвы его похорон. Мы переводили прямой репортаж с Красной площади вдвоем - я и мой коллега. И хотя он был опытнее, но переволновался, сначала вместо "Леонид Ильич" сказал "Владимир Ильич", а затем, совсем расстроившись, при выступлении первого секретаря Московского горкома Гришина допустил серьезную "идеологическую ошибку". Гришин вспомнил, что усопший очень любил москвичей. А в переводе прозвучало: Леонид Ильич очень любил автомашину "Москвич". Коллегу заподозрили в "диверсии" и отстранили от эфира.
Когда хоронили Юрия Андропова, я работал в паре с другим синхронистом по фамилии Миллер. Ему тоже не повезло. Он переводил прощальное выступление Константина Черненко, будущего преемника, а тот страдал сильнейшей одышкой, речь была быстрой и невнятной. У нас же сочли, что виноват Миллер. Мне досталось выступление Громыко - он говорил четко, с паузами, начальство осталось довольно.
Во времена Михаила Горбачева пришлось потрудиться: он вечно откладывал заготовленные тексты и начинал импровизировать. А после "бархатной революции" работы стало куда меньше. И как синхронисту, и как литературному переводчику.
- Да, готовясь к встрече, я уточнил: если в 1988 году в ЧССР вышло более ста наименований книг, переведенных с русского, то два года спустя их было десятка два.
- В советские времена у нас переводили едва ли не все, что издавалось в СССР. Просто автоматом. Конечно, был перекос. Потом качели качнулись в другую сторону. Сейчас, можно сказать, ситуация нормализовалась. Вот вы, к примеру, знаете о том, что именно в этом кафе, где мы сейчас говорим, проходят вечера бардовской песни, здесь звучали Окуджава, Высоцкий, Галич? Недавно мы устроили тут вечер памяти Ерофеева, мой друг, известный чешский актер, читал поэму "Москва-Петушки". В планах - вечер творчества Игоря Губермана, будем читать на чешском его "гарики".
Разгаданная тайна
- Но как это вы отважились переводить с языка оригинала высокую поэзию? Например, Пушкина и Лермонтова? Мне кажется, что любая настоящая поэзия сродни волшебству, никто не постиг до конца ее тайны. Как же можно перевести с родного языка на чужой стихи, сохранив их магию? Наверное, для этого надо самому быть поэтом?
- Насчет "самому" я бы не преувеличивал своих талантов. Да, в молодые годы писал тексты песен для одной группы. Не более того. Подступиться к Пушкину было нелегко. Я долго не решался, но помог случай. В 1983-м участвовал в семинаре молодых переводчиков, в качестве задания мне достались четверостишия Блока. Руководитель семинара, посмотрев мои переводы, сказала: "Возьмись за что-нибудь серьезное, например, переведи "Евгения Онегина". Я удивился, но постепенно втянулся в работу.
Конечно, это колоссальный труд. Надо стараться сохранить поэтику, рифму, ритм, образность и при этом остаться максимально близким к подлиннику. От нашего известного русиста Иржи Гонзика я узнал, что Владимир Набоков перевел "Онегина" для своих студентов без рифмы, слово в слово к оригиналу. Это интересный и небесспорный опыт, ведь в поэме три героя: Татьяна Ларина, Евгений Онегин и онегинская строфа. А у Набокова эта онегинская строфа пропала.
И это не только тяжелый труд, но и великая ответственность - и перед Пушкиным, и перед читателем, и перед предшественниками. У нас прежде существовали четыре перевода "Онегина": два были сделаны в XIX веке, два в XX. Мой - пятый. Я работал над ним более пятнадцати лет. Когда закончил и стал искать издателя, мне говорили: это не продается. Пошел по российским предпринимателям, которые имеют успешный бизнес в Чехии, но и они развели руками. Я уже совсем отчаялся, когда снова помог случай.
Мой коллега, переводчик с английского, большой фанат Шекспира Иржи Йосек основал собственное маленькое издательство. Сам он хорошо понимал мои муки, поскольку Шекспир тогда тоже якобы "не продавался". Иржи позвонил: "Я слышал, ты перевел "Онегина"? Неси его сюда - мы издадим". Вот так самое известное произведение Пушкина уже в новой Чехии появилось в наших книжных магазинах. Первый тираж разошелся быстро, потом еще допечатывали. Сценические версии моего перевода ставили театры Праги, Остравы, Злина.
- А как с текстами Высоцкого? Ведь там встречаются обороты, которым невозможно найти адекватные аналоги на чешском.
- Я выучил наизусть множество его песен. И долгое время мне казалось, что исполнять их можно только на языке оригинала. Но постепенно приходили нужные решения. В какой-то момент я отчетливо осознал, что это просто мой долг - познакомить соотечественников с творчеством Высоцкого. И наступил день, когда у нас зазвучали на чешском в исполнении местных бардов "Правда и ложь", "Диалог у телевизора", другие песни...
...Закончив интервью, я проводил пана Дворжака до выхода из кафе и передал 69-летнего литератора, словно по эстафете, его приятелю. Тут надо пояснить, что человек, открывший чехам окно в буйный мир русской литературы, с молодых лет является абсолютно незрячим.